Т. 11 Угроза с Земли
Шрифт:
— Если пойдут аварии по городским энергоприемникам, ох и туго мне придется.
— Так уж и худо? Подумаешь, будете нищий номер шесть.
— Вряд ли. Я буду висельник номер один. Меня просто линчуют.
— Но энергоподача в города от аварий застрахована. У вас там полно предохранителей и параллельных линий.
— Примерно так же застрахованы и декальбы. Ни больше ни меньше. А представьте себе седьмой подземный этаж Питтсбурга, когда там вырубится освещение. Впрочем, лучше не представляйте.
Доктор Граймс протиснулся сквозь верхний люк своего
— Док, привет!
В ответ на лязг входного люка встал и направился поздороваться с хозяином Джеймс Стивенс.
— Здоров, Джеймс. Налей себе чего-нибудь. Ах, уже налил? Ну, тогда налей мне.
— Есть такое дело.
Пока гость справлялся с поручением, Граймс избавился от своего допотопного пальто до пят и швырнул его, по крайней мере, в сторону вешалки. Пальто тяжко бухнулось на пол, куда более тяжко, чем можно было ожидать по внешнему виду, несмотря на солидные размеры. И глухо лязгнуло.
А Граймс, согнувшись в три погибели, взялся снимать объемистые штаны, такие же увесистые, как и пальто. Под ними оказались обычные иссиня черные брюки конторщика, врачу уж вовсе ни к селу ни к городу. На взгляд существа, не искушенного в человеческом обычае одеваться, — скажем, сказочного жителя Антареса, — медицинское светило могло бы показаться пребезобразным, даже монструозным. А на взгляд обитателя одной с ним планеты, очень напоминало матерого жука-навозника.
Брюки Джеймс Стивенс оставил без внимания, но на сброшенную хурду-мурду он глянул с неодобрением.
— Все еще таскаете эти дурацкие доспехи, — не удержался он от комментария.
— А как же!
— Док, не доведет вас до добра эта хренация. Только здоровье себе портите.
— Без нее быстрей испорчу.
— Не надо. Я только в лаборатории доспехи ношу, а больше нигде. И, как видите, на здоровье не жалуюсь.
— И зря.
Граймс подошел к табуретке, на которую пересел Стивенс, и скомандовал:
— А ну, ногу на ногу!
И чуть только Стивенс исполнил приказ, ребром ладони резко ткнул гостя под коленную чашечку. Сработало еле-еле.
— Паршиво, — отметил Граймс, оттянул гостю веко и глянул на глазное яблоко. Покачал головой и изрек — Дрянь дело.
Стивенс досадливо отстранился.
— Со мной все тип-топ. И речь не обо мне, а о вас.
— Это в каком же смысле?
— А в таком. Холера вас забери, док, вы же репутацию теряете. Послушали бы, что о вас болтают.
Граймс кивнул.
— Слышал, и не раз. Мол, бедняга Гэс Граймс на старости лет маленько того. Зря волнуешься по этому поводу. Я всю жизнь как ходил не в ногу со всеми, так и хожу. А вот у тебя с коэффициентом усталости наверняка непорядок. Сколько тебе выводят?
— Понятия не имею. Здоров как бык.
— Как бык, говоришь? Да я тебя побью в двух раундах из трех.
Стивенс потер веки.
— Док, кончайте проезжаться на мой счет. Расклеился я, ваша правда. Сам знаю, но это от переутомления, а не от чего-нибудь.
—
Уши вянут! Джеймс, ты приличный специалист по излучениям, физик…— Не физик, а инженер.
— Ладно, пусть инженер. Но не медик. Пойми, нельзя год за годом поливать организм всеми видами излучения, как из бочки, и не поплатиться за это. Организм не так устроен, чтобы выдерживать такие купанья.
— В лаборатории я ношу доспехи. Вы же в курсе.
— Слава богу. А вне лаборатории?
— Слушайте, док! Очень не хотелось бы затрагивать эту тему, но вы же несете чушь. Никто не спорит, в воздушном бассейне наших дней имеет место рассеянная лучевая энергия, но совершенно безвредная. Специалисты по коллоидной химии…
— Обхихимия это калоидная, а не химия!
— Вы что, вы уже достукались до того, что коллоидной химии не признаете? Да весь наш жизненный баланс на ней стоит!
— А с какой стати мне ее признавать? Живые ткани построены на коллоидах, и я согласен: это так и есть. Но я уже сорок лет кряду твержу, что живые ткани нельзя подвергать облучению, вперед досконально не разобравшись в возможных последствиях. С точки зрения эволюции человеческий организм рассчитан на адаптацию только к естественному облучению со стороны Солнца, да и то к ослабленному за счет толстого ионизированного слоя в атмосфере, да и то не так чтобы очень. А уж где такого слоя нет… Ты когда-нибудь видел, что такое солярно-рентгеновский рак?
— Не довелось.
— Молокосос ты! А вот мне довелось. Я еще интерном был, когда пришлось ассистировать при аутопсии этой штуки. Парнишка был участник второй экспедиции на Венеру. Четыреста тридцать восемь метастаз мы в нем насчитали, да так и не досчитали — бросили.
— Солярно-рентгеновского рака больше не существует.
— И слава богу. Но урок нам был дан, и забывать его грешно. Дай волю вашей гениальной пацанве, вы у себя в лабораториях такой каши наварите, что никакая медицина разобраться не поспеет. Мы же поневоле отстаем. Ничего не знаем, покуда не проявится, а проявляется-то не вдруг. А тогда, когда вы уже понакрываетесь.
Граймс тяжело сел, и внезапно стало видно, что он измучен и утомлен не меньше своего куда более молодого гостя. И Стивенс ощутил, что у него язык не поворачивается на продолжение этого разговора. Что-то в этом роде бывает, когда твой самый близкий друг ни с того ни с сего втюривается в совершеннейшее черт знает что. Он сидел и ломал голову, как бы не ляпнуть что-нибудь не то.
И решил переменить тему.
— Док, я не просто так пришел. Есть несколько вопросов для обсуждения.
— Например?
— Во-первых, относительно отпуска. Сам понимаю, что расклеился. Переутомился, так что, похоже, нужен отпуск. А во-вторых, я к вам насчет Уолдо.
— То есть?
— Вот именно. Насчет Уолдо Фартингуэйт-Джонса, не будь дурно помянуто его непреклонное и злое сердце.
— Уж он-то тут каким боком? Никак тебя вдруг заинтересовала myasthenia gravis?
— Ни в коем разе. Его состояние мне абсолютно без разницы, страдай он плюс ко всему еще хоть чесоткой, хоть паршой, хоть скоротечным неизлечимым дристунцом, чего от души ему желаю. Но мне надо задействовать его мозги.