Т.Н.

– Чтобы не прилагать усилий для собственного духовного роста, – с усмешкой заключил Банан, пожалев на этого уродца даже патрон. И не выстрелив в сердце каждого.

– Да и – внешних изменений, – дополнил Фил. – То есть урод не только видит уродов в других, но и пытается их ещё больше изуродовать. Чтобы, через это, хоть как-то возвыситься в собственных глазах. Или ты думаешь откуда берутся всё новые убийцы и маньяки? Поэтому я, если честно, не советовал бы приближаться к ней даже на расстояние пушечного выстрела! Так дальнобойко её уродство.

– Ну, а если положительно изменить её тело? – неуёмничал Лёша. – Ведь она наверняка всё ещё любит меня. А значит – и захочет быть меня достойной! И мои высокие духовные качества будут работать как катализатор необходимого нам процесса.

– И потом она станет проституткой! – с усмешкой бух!нул Банан. С удивлением обнаружив, что, как и в мультфильме про Винни-Пуха, ружье этого «Пятачка» стреляет пробкой – из под шампанского! Если читателя как следует «потрясти». Чтобы он и после прочтения выплёскивался во все стороны и опьянял собой окружающих. Как Хапер.

– Или пустится в какие-либо другие махинации с сексуальной оплёткой, – подтвердил Фил. Перезарядив. – То есть будет использовать своё возрожденское тело для своих грязных манипуляций. Пытаясь не работать. Нет уж! Лучше уж ей оставаться в чёрном теле. Оно защитит её и от самой себя и от неприятностей.

– Ну почему ты такой писси-мистик? – изумился Лёша.

– Зато я объективен. В отличии от некоторых, – и он оглянулся по сторонам: на оптимиста-Лёшу и пессимиста-Банана.

Беседа явно отдавала ветхозаветной притчей об Иове с обратным знаком.

Дело пахнет керосином, подумал Банан и заёрзал в заметках:

– Это долгая возня.

– Дорогу осилит идущий! – улыбнулся Лёша.

– Но она не в моём вкусе, – брезгливо заметил Банан. – Я – эллин. Остроухий в своей чуткости к прекрасному и безобразному. А она?

– Так верни её к жизни.

– Из дерьма – в конфетку? Не могу.

– Так учись, сынок!

– Брать у неё уроки убожества? – веско плюхнул Банан усмешку на свою тарелку весов диалога.

– Ладно, – прыгнул Фил на свою тарелку весов всей своей божественной массой, которому стало интересно поиграть с ней в «Прогрессора», – не беспокойся о чём говорить тебе и что делать. Все что будет нужно, я сделаю за тебя. Просто, старайся всё время быть с ней рядом. Не смотря на то, что она, возможно, будет тебя обижать. Ибо природа её груба, прямолинейна и эгоцентрична. Одно твоё присутствие уже может очень многое. Ибо ты, сам по себе, личность необычайного плана! Всё что от тебя потребуется, это перестать всё время умничать и дурачится, как ты это любишь. И начать играть самого себя: птицу высокого полёта с перебитыми крыльями.

– Образно говоря, развести эдакий эстетический курятник, – с усмешкой над Лёшей заключил Банан. Руки на груди.

– Папа решает, а Вася – сдаёт.

– А Таня – дает? – усмехнулся Банан.

– Так что, тебе нравится?

– Пожалуй.

– Вот и по рукам. А теперь – вперед! Труба зовёт!

И вместо того, чтобы сделать правильные выводы из своего поведения и горько-горько раскаяться в том, что он не смог подлинно сыграть образ «идеального мужа» и навсегда отказаться от этой нелепой к нему затеи из-за своей к ней полнейшей профнепригодности и, как в былые века, полностью посвятить себя искусству (Петрарка), науке (Ломоносов) или чему бы то ни было ещё (Леонардо), а то и – чему-то большему, занявшись теософией (Христос), Банан, одержимый жаждой активного действия, снова кинулся в объятия демона искушения. Наивно надеясь этим сделать её счастливой.

«Феномен несчастного сознания», механизм работы которого столь подробно описали ему в брошюре «Гегель и младогегельянцы», пока он сновал в Рубиновый Город и обратно, перечитывая её снова и снова, когда уставал от преферанса, тем и хорош, что его петлю нельзя развязать снаружи – активными действиями. Так ты можешь только ещё туже затянуть её. Развязать его можно только изнутри – самому несчастному. Пересмотром своего поведения и разочарования в нём, раскритиковав свои предыдущие взаимо- действия. Чтобы не только до твоего рассудка, но и до твоего рептильного ума наконец-то дошло, что так больше поступать нельзя. И понять то, как – надо. Ведь мы совершаем поступки телом, а не рассудком, а у него своё сознание – рептильный ум. Пусть и более примитивное. Но гораздо более действенное. С его «философией кидалы». Которое может соглашаться с рассудком, а может и пренебрегать его дружескими советами, действуя как его балдёжной душе угодно.

Наше тело и ведомое им наше эго, наше ложное Я (рептильный ум) – это и есть тот самый демон, который, испытывая сенсорный голод, постоянно нас искушает. Вовлекая в те или иные мероприятия. Культы и обряды.

И Лёша, не спалив ещё в огне раскаяния шкуру своего персонального Демона – Банана, наивно кинулся помогать Т.Н. Пытаясь доказать и показать и себе и ей свою совсем иную культурность – свою идеальность. Показав себе (или все-таки – Джонсон?) на сцене отношений с Т.Н. то, от чего та столь нелепо и решительно отказалась!

Даже и не подозревая о том, как сильно жизнь захочет его за это проучить. И ему всё же придется покаяться. Но уже – от безысходности.

Не обнаружив Т.Н дома, он узнал от Анжелы, что мать Т.Н. продала квартиру, купила той комнату в коммуналке и умчалась далеко в Сибирь. Строить на пустыре в глухой деревне «Новую жизнь» со своим новым мужем. Став для Банана на долю мгновения, когда он узнал о внезапном наследстве Т.Н., не иначе как «герцогиней его грёз». И начал, вечерами, заходить в ларёк. Где Т.Н., от безысходности, поверьте, вынужденно работала продавцом. В душе, конечно же, себя за это ненавидя. Впрочем, как и любая «герцогиня», оказавшись в роли обычного продавца. Пусть и – воображаемая. И стал помогать этой воображале – где словом добрым, а где и советом полезным – скоротать у костра их любви рабочее время.

Какой ещё любви? Тут же спросит кто-то. Со стороны. Ну, как это – какой? Татьяна у него была. Ларёк – тоже. Поэтому он так и умозаключил, что Т.Н. и есть его та самая, искомая им Татьяна Ларина. В Ларце Ларька. Которой можно будет бесконечно признаваться в любви и откровенно морочить голову, так никогда и не женившись. Как и завещал Пушкин!

Которого убили фанаты романа «Евгений Онегин», наняв наёмного киллера, именно за то, что он предал собственные идеалы и женился.

На невесте Арсеньева. Который, с горя, тут же отправился в круиз по стране. Сделав вид, что, выходя из столь низкого положения, не успел пригнуться от произошедшего с ним «косяка», и ударился головой… в исследования. И пока крутятся в глазах звёздочки, очарован неизвестным. Чтобы ему оплатили экспедицию. Как назвал он свой турпоход по тайге отчаяния в обнимку с Дерсу Узала. Спровоцировав открытием Дальнего Востока русско-японскую войну. После поражения в которой Временное Правительство и заставило Николая-второго, как никудышного вояку, отречься от престола. Что, в свою очередь, дало понять Ленину и Троцкому, что это именно их шанс! Вот так вот Пушкин, по глупости, развалил страну. За что и был убит. Когда до всех наконец-то дошло то, чем это всё закончится.

И именно поэтому Банан воспринимал теперь Т.Н. как откровение небес, данное ему лично в руки. Пока крутятся звездочки после удара об косяк с Джонсон.

Но кому нужен беспантовый лось? Без денег?

Человек, без денег, только собаке друг.

И чувствовал по отношению к нему «герцогини», что его имидж снова начал трещать по швам.

И тут на сцену шагнул Вовочка. Прямо из анекдота.

С которым Банан ходил в последнем рейсе «на кальмар». И пока не было кальмара, добытчики рвали тралы о кораллы, а они высокопарно рассуждали о прекрасном поле на полу и в поле, расцветающем вокруг них от половой активности матросов. Что была закономерным следствием поглощения кальмара. И о безобразном образе жизни, который они вместо этого вынуждены были вести. Дав себе зарок всенепременно заняться хоть каким-то бизнесом.

И сказал теперь, что Банан должен идти за машиной вместо него. Как они и договаривались.

– Главное – не садись в машину, когда будешь торговаться, – напутственно сказал Вовочка уже возле судна. – Иначе дилер подумает, что ты на неё запал. И уже не сбросит цену.

– Да, всё и так понятно, – отмахнулся Банан, заметив как одна из пассажирок на него откровенно пялится, опершись о серый фальшборт. Глядя уже с судна: сверху вниз.

– Ты точно понял? – не поверил Вовочка, что ему не нужно этого разъяснять. Ведь для того, чтобы до него самого дошел смысл этого анекдота и Вовочка принял это как инструмент воздействия, его более старшему и умному другу Радику пришлось пол часа подробно объяснять Вовочке задействованные при этом психологические механизмы.