Та, что будет моей
Шрифт:
— Я же не уеду сегодня, и ты это знаешь, — не предупреждение, не угроза — неумолимо беспощадный факт. — Более того — ты же сама не хочешь, чтобы я уезжал.
— Это не так…
— Это так.
И они оба знали, что он прав.
— Покажи мне свою спальню, — хрипло проговорил он, не сводя с нее вмиг потемневшего взгляда.
Отвечать она ничего не стала: так же, не сводя с него глаз, медленно, где-то даже обреченно, повернула ручку двери, выпуская их обоих из замкнутого пространства крошечной кухни…
Часть 16
Этим
— Ты не спишь? — промурчала Аглая, обвив под одеялом его бедра ногой.
— Нет, — ответил Артур, по-хозяйски положив ладонь на ее лодыжку.
Не смотря на катастрофический недосып, чувствовал он себя на удивление бодрым. И довольным. Сытым. Да, наконец-то он был сыт, и дело не во временных рамках отсутствия секса и его триумфального свершения, а в том, что впервые за долгое время он занимался не просто сексом ради нескольких десятков четко выверенных фрикций, работающих на результат, этой ночью его мозг наслаждался ничуть не меньше, чем тело.
Как получив желаемый десерт мы смакуем каждую ложечку, задействуем все до единого рецепторы, разбирая на микроскопические молекулы божественный вкус.
Руководствуясь этой аналогией — сегодняшней ночью Вишневский почувствовал себя гастрономическим гуру. И совершенно точно не собирался останавливаться на достигнутом.
— А почему ты не спала? — спросил, прекрасно зная ответ.
— Не знаю. Лежала, смотрела на тебя.
— Смотрела на меня?
— Угу.
Ее зрачки блестели в серости рассвета и смотрели они на него с… обожанием.
Будет ложью, если сказать, что он не видел прежде подобных взглядов. Видел. Почему-то женщины его любили. Именно "почему-то", ведь он никогда не прикладывал к завоеванию их симпатий никаких особенных усилий. Он вообще был по жизни довольно ленив и привык больше брать, чем отдавать. Не потому что не хотел, а потому что все само шло в руки: успехи в учебе, спорте, отношениях, работе. Все получалось легко и просто, настолько, что даже скучно.
Первое время в Америке он не то чтобы окунулся в беспорядочные половые связи, но секса в его жизни было с избытком. Быстрого, медленного, подчеркнуто целомудренного и развязно — запрещенного. Разного. И каждый раз отпуская очередную девушку он понимал — снова не то. Не зажигалось и не щелкало. Пусто. И голодно, словно накидался семечками.
И если бы он не знал, каково это — чувствовать что-то к женщине, которую раздеваешь, он бы и не думал о таких вещах. Но он знал. Знал, какие эмоции может дарить близость. Такое в его жизни было единственный раз, но тогда просто "сбылась мечта"… Не его.
Сейчас он смотрел в глаза Веснушки и видел в них "тот самый" блеск влюбленной женщины, женщины, которая получила то, что хотела. А именно его. Но не обольщался, потому что в отношении нее это совершенно ничего не значило. Ее глаза блестели и тогда…
— И что нового увидела?
— Прости?
— В моем лице.
— По-моему, ты совсем не изменился, — провела
пальцами по его чуть заросшей щетиной щеке, дугам бровей, скуле… Опустила до губ и обвела их контур. Вздохнула, обреченно констатируя факт: — Все такой же.— Красавец?
— Самовлюбленный циник.
Она льнула к нему всю ночь, словно боясь отпустить хотя бы на секунду. И ему льстило ее такое неприкрытое обожание. Льстило… и немного настораживало, потому что он тоже ощутил мощный душевный ответ, а все, что касалось неприкосновенности души его немало тревожило.
Ему было бы проще как раньше — получить разрядку и отпустить. Чтобы легко и без последствий, чтобы не чувствовать совершенно ничего.
Он всегда считал себя сильным, но теперь понял, где находится его ахиллесова пята — он боялся стать зависимым. От чего либо или кого либо. Ясный ум и самоконтроль, держать все в своих руках и не иметь болевых точек — мантра его последних четырех лет.
Веснушка — его болевая точка. Теперь он это понял и пока не знал, что с этим делать.
— Ну все, я могу уезжать?
— Уезжать? — встрепенулась она. Слишком быстрой была ее реакция, такую не сыграть — она испугалась. — Почему?
— Ну, ты же как самка богомола, достаточно одного раза и все, свободен.
— Ты все помнишь те мои слова про мечту…
Помнишь… Еще бы, конечно, он помнил. И на его самооценке они оставили ощутимый след.
— Не делай вид, что они тебя как-то задели. Ты же сам не рассчитывал на большее.
Да откуда тебе это знать, на что я рассчитывал? — едва не сорвался он. — Вот откуда?
Но не смотря на бурю в душе внешне остался совершенно спокоен.
— И с чего такие выводы?
— Брось, Артур, я все знаю.
— Что именно ты знаешь?
— Я слышала твой разговор с матерью.
— И что за разговор? — нахмурился, абсолютно не понимая, к чему она клонит.
— Тот, — на лице мелькнула тень обиды, — про валенки.
Он отстранился и внимательно посмотрел в ее глаза. Какие еще к чертям валенки? Конечно, он был в курсе, что женщины после секса имеют свойство нести в постели всякую чушь, но это…
— Валенки? — переспросил, дабы убедиться, что не ослышался.
— Да, они. Ты сказал своей матери, что тебе все равно, что будет со мной. Что ты улетишь в Америку, а я могу делать все, что угодно — варить борщи и валенки валять.
И вот теперь щелкнуло. Он вспомнил, как сказал это матери в ответ на ее бесцеремонные попытки учить его жизни.
Но ведь это было несерьезно, просто проверить ее реакцию!
— Ты подслушивала, что ли? — приподнявшись на подушках, ни на шутку рассердился он.
— Да, я подслушивала, — даже с какой-то гордостью подтвердила она, сев на край кровати и натянув простынь на грудь. — И как вышло, правильно сделала! Так я хотя бы узнала, что ты думаешь обо мне на самом деле!
— Да? — едва сдерживая эмоции, повысил он тон. — А ты уверена, что дослушала все?
— Я услышала самое важное, мне хватило.
— Твою мать, Веснушка, ты хоть понимаешь, что ты тогда натворила? — вот теперь точно — понеслось. — Ты услышала выдернутую из контекста фразу, додумала то, чего нет и все испортила!