Та, которой не должно быть…

– Люди, Майя, уходят не всегда по старости. И это приносит боль. Очень сильную. Особенно если ушел ровесник, а вы молоды, не успели шагнуть в жизнь, не узнали ничего важного, без чего человек существует, а не живет. Существует, даже если он имеет корону и трон. Потом боль… она пройдет… может быть. У многих проходит… если к этой боли не примешивается вина.

Вероятно, задумчиво-проникновенный тон заставил повернуться Майку к Алле лицом, она рассматривала мачеху с любопытством. Собственно, с ней никто не разговаривал по душам, никто не открывал ту часть человеческого бытия, про которую написаны сотни тысяч книг. Она догадывалась: должно быть (помимо папиных указок) еще нечто, к чему надо стремиться.

– А важное – это что? – спросила Майка.

– Ну, милая, каждый определяет сам…

– А вы определили?

– Да. – И Алла вдруг замялась, потому что с этим «да» поторопилась, а девчонке нельзя лгать. – Но у меня не все получилось так, как я хотела. Видишь ли, у людей тоже есть свой взгляд на мир, свои принципы, они редко совпадали с моими, а я… я не всегда отстаивала их. И мне, бывает, стыдно об этом вспоминать.

– Значит, вы несчастная?

– М… нет, что ты! У меня есть многое, чем я могу гордиться… Я выжила в трудные времена, у меня есть Федька, мама жива, слава богу…

– А что – важное? – не понимала Майка.

– То, что я перечислила. А еще любовь…

– …вера, надежда, – продекларировал Заваров, поставив точку в списке ценностей новой жены. – Девушки, не хватит ли демагогии?

Он бы продолжил. Но лицо дочери стало вдруг неестественным, застывшей маской то ли брезгливости, то ли обиды, то ли плаксивости. Нет, правда: как будто все эти эмоции перемешались и впечатались в лицо. С ней что-то не так, заметила Алла, взяла Майку за руку, погладила, мол, мы с тобой, поинтересовавшись:

– Тебе плохо?

А девчонку охватил натуральный ужас, она вытаращила глаза и перестала дышать – куда уж ей говорить. Майя смотрела за спину отца, на окно, слыша только паническое биение собственного сердца. Удары нарастали… нарастали…

Окно… Оно огромное: от пола до потолка, таких окон пять, каждое открывается и прямо из гостиной можно попасть на площадку… Но разве дело в окне? Нет, конечно.

За стеклом Майя видела голову! Отдельно от человека! А самого человека, то есть тела, не было! Получалось, голова висела между небом и землей.

Майка от страха не сообразила, что у головы, безусловно, есть тело с ногами и руками, одежда тоже, а не видно всего этого потому, что человек одет в черную одежду. В данном случае первейшую роль сыграла игра света, точнее, недостаток освещения. Но разве Майя подумала о световых эффектах? Нет, она видела отдельно висящую голову, да и не голову вовсе – одно лицо! Без волос, без шеи… И черные глазницы на этом лице наверняка буравили Майку, хотя глаз не было видно, они поедали ее, обещая казнь страшную и долгую. Так ей почудилось.

Через три-пять секунд, а прошло именно столько времени, Майка завизжала, закрыв ладонями лицо. Алла тут же обернулась, догадавшись, что падчерицу напугало что-то во дворе. В следующий миг она кинулась к окну, так как заметила тающую в темноте фигуру. Алла смелая женщина, она приоткрыла фрамугу, но за стенами стояла темень, лишь ночной холод обдал влажностью.

– Майя! – кинулся к визжащей дочери отец, схватил ее за плечи и затряс. – Что случилось? Что за истерики?

– Там… там… рожа! – тряслась дочь. – Страшная…

– Где – там?

– В окне!

– Что ты выдумываешь! – вскипел отец. – За окном наша территория! Огороженная!

– Я видела! Видела! – завизжала Майка, стукнув кулачками по дивану.

– Тебе показалось! – рявкнул отец. – На моей территории посторонних быть не может!

– Но я тоже видела, – подала голос Алла, возвращаясь.

Заваров двинул ей навстречу, натянув снисходительную улыбку, которая не понравилась жене. Ведь кто угодно мог заявиться к Заварову с плохими намерениями, у него же врагов – как в улье пчел. И теперь, раз Алла жена, она имеет право высказать ему свои опасения:

– Смешного здесь ничего нет! Я, конечно, не успела рассмотреть рожу, напугавшую Майку, но фигуру видела четко. Это был мужчина. Кажется. А теперь подумай: что в нем могло так сильно напугать твою дочь? Почему он стоял у окна, что здесь высматривал? И почему он скрылся так быстро, когда его заметила Майя? Это не гость, Гена, и не твой знакомый. А если знакомый, то далеко не добрый. И случайно он вряд ли зашел в твой двор. Одна твоя ограда устрашает – слишком дорогая и высокая, значит, здесь живет тот, кто голову оторвет за прогулки по его территории.

Заваров привык держать ситуации под контролем и, когда не понимал происходящего, стервенел в прямом смысле. Сейчас он понял одно: человек был. Геннадий Вадимович стремительно зашагал по направлению к кухне, за которой располагался отсек охраны, бросив на ходу:

– Сейчас узнаем, почему на моей территории свободно разгуливают посторонние и пугают мою дочь.

– Куда ты? – метнулась за ним Алла.

Майка перестала реветь, покосилась в одну сторону, в другую… Полумрак. Тишина. И мысли буравили головку Майки, прямо сказать, мрачные. Например, по поводу дома, в котором она выросла. В этой гостиной можно устроить соревнования по хоккею, паркет подойдет вместо льда, короче, если что – не убежишь, а поскользнешься и упадешь. А зачем такие здоровенные окна? А если по ним стукнуть молоточком – они разобьются? Конечно, это же стекло. И вот тот человек – со страшной рожей и глазами, полными смерти, – переступает… Остаться одной? Здесь?!

– Меня подождите! – запищала Майка, хватая с пола тапочки.

* * *

Он стащил с Жанны упавшее на нее тело. Освободившись от тяжести, она мигом стала на четвереньки и из этого положения решила рвануть со всех ног… точнее, со всех четырех конечностей, однако ее остановил голос негодяя:

– Не советую драпать.

– Чего тебе надо? – огрызнулась Жанна, упав на пятую точку. Голос прорезался так же внезапно, как и пропал, но какая от него польза в этом глухом лесу? – Так… Значит, все-таки ты… А я знала, что ты. Чувствовала. Потому что настоящий мотив был только у тебя! Теперь… ты притащился сюда, чтоб меня убить, да? Логично. Потому что я все равно нашла бы на тебя компромат.

Трескотней Жанна заговаривала ему зубы, а сама по сторонам искала спасительную соломинку, за которую хватается утопающий, сдаваться ему даром она не собиралась. Из принципа с собой в могилу утащит. А пока… Может, заорать, позвать на помощь? Кого?! Ну, Эдгарик выскочит… и что? Он не смог защитить семью Жанны, а ее, относившуюся к нему с первой встречи недружелюбно (мягко говоря), только поможет прикончить.

– А мой труп хочешь подбросить Эдгару, я правильно поняла?

– Убивать? Тебя? – тем временем кряхтел Алексашка, связывая пленнику руки поясом от куртки. – Сколько ты выпила, милашка? Но мысль неплохая, пожалуй, я подумаю. Вставай, помоги отнести этого урода в твою машину.