Та, которой не должно быть…
Шрифт:
Мама встала на дыбы, мол, куда на ночь глядя, не сметь! О, боже, что Валюша несла в оправдание! Нет-нет, доводы привела убедительные: ей необходимо лично присутствовать на работе (пока бесплатной), чтобы понять методику поимки особо опасного преступника, разработанную самим Петричем. Валя спит и видит себя следователем с большой буквы, а не какой-то там бездарью наподобие некоторых. Все сказанное – чистейшая правда, а стыдно. Дело в том, что, говоря правду, она обманула – вот такой парадокс. Несется Валя в ночь, потому что… Да, там – он! Не Петрич, конечно.
А здесь – дождь пошел. Вот так сразу хлынул дождище и такой холодный,
Ей позвонили, и доброжелательный, глухой голос в трубке намекнул: неплохо бы кофейку привезти ему, ну и всем остальным, пострадавшим от диктата Петрича. Это означает, что будущие коллеги догадываются, по кому она страдает. Тем не менее слава Петричу, который сам сутками не спит, когда ловит убийц, и другим не дает!
– Проклятый дождь! – проговорила Валя, доставая зонт и нажимая на кнопку. – Я мокрой курицей стану…
Купол вылетел вмиг, теперь нужно добраться до проезжей части. Пройдя довольно большой двор, у выхода на улицу девушка не смогла преодолеть препятствие – бурлящий поток воды. Наверняка, помимо дождя, еще и трубы где-то прорвало, у нас же без этого стихий не бывает.
Неожиданно в стороне пыхнули фары, подъехала машина и остановилась вплотную к низенькому бордюру, как будто специально поджидала именно Валюшу. Водитель изнутри открыл дверцу. Да разве она больная, чтоб садиться в незнакомую машину? Вот-вот такси подъедет.
– Нет-нет, спасибо, – отказалась Валя, попятившись. – За мной приедут… я тут жду… До свидания.
– Садись, Валенсия, – услышала она бодрый голос.
Разумеется, после этого девушка сложила зонт, забралась в салон, и, поставив сумку на колени, радостно рассмеялась:
– Как же мне повезло!..
Заложив руки в карманы брюк, Петрич бесстрастно рассматривал двух мужиков в обезьяннике. Один валялся на полу, словно мертвец. Мертвец храпеть не будет, стало быть, задержанный нализался до такой степени, что ему нипочем отсутствие кровати, полицейский участок и громкие звуки. Второй тип ходил от решетки к противоположной стене и обратно. Ему лет сорок, он здоровый, крепкий, изрядно побитый, оттого злой. Дойдя до противоположной стены, он ударял ее кулаком и шел назад, недобро сверкая глазами. Решетку, правда, не молотил, но стене доставалось. А капитан с красной мордой и сонно-безразличными глазами бассет-хаунда докладывал, стоя рядом с Петричем:
– Лежачий пытался изнасиловать женщину, его взяли, когда он повалил ее на землю и… сверху пристраивался. Второй бил женщину…
– Свою бил, – свирепо уточнил мужчина в обезьяннике, выставив указательный палец. – Моя баба, что хочу, то и делаю с ней.
– Поговори мне, поговори! – угрожающе прикрикнул кэп.
– Я б поговорил с тобой, – прорычал в ответ задержанный. – Наедине и не здесь я б… хорошо поговорил бы с тобой.
– При задержании оказал сопротивление, – дополнил кэп, тем самым оправдывая применение ответной силы, отпечатанной на лице задержанного.
Петрич, как золотая рыбка из сказки Пушкина, которая ничего не сказала старику, а хвостиком вильнула и уплыла в синее море, развернулся и двинул к выходу. Кэп засеменил за ним, оглядываясь на Виталия с немым вопросом: чего это он?
Но дураку объяснять, что он дурак, дело бесперспективное, даже если он тебя об этом очень сильно просит, все равно не стоит.– Где потерпевшие? – бросил через плечо Петрич.
– Заявления пишут, – подскочил к нему кэп.
Обе не писали, а стояли, опираясь спинами о стойку, на которой как раз катают кляузы. Увидев, что к ним направился крупный и важный мужчина лет пятидесяти, женщины невольно вытянулись в струнку.
– Заявление написали? – подойдя к ним, спросил Петрич.
Яркая бабенка с разрисованным лицом и растрепанными волосами сообразила, что пришел начальник, и затрещала, широко жестикулируя:
– Какое заявление! Скажите вашему этому… – указала на капитана, – чтоб отдал мне моего мужика. Нет, напали, наручники надели, меня в каталажку засунули… Хамье!
Петрич скосил глаза на вторую, бледную моль, прикрывающую носовым платком глаз и скулу, следовательно, избивали эту, а не крикунью.
– Значит, вас не насиловали? – уточнил он.
– Да он пьяный в свинью! – осмелела крикунья. – Я его на себе тащила, дотащила до остановки, прислонила к стенке, а он не устоял. Мы и упали вместе, а тут эти… уроды хреновы!
– Ну ты! Полегче! – рассердился капитан.
– Сам пошел! – огрызнулась она. – Блин, я последнюю серию пропустила! На каком основании нас арестовали, мне кто-нибудь скажет? Насилуют, не насилуют – какое ваше дело? Я напишу, обязательно напишу… жалобу!
– А вы? – потеряв интерес к первой, Петрич обратился к моли. – Тоже не писали? (Опустив ресницы, она отрицательно мотнула головой.) Почему?
– Сами разберемся, – тихо вымолвила молодая женщина.
После этого Петрич одарил капитана таким взглядом… и тот понял, залепетал:
– Было дано указание: брать всех подозрительных…
Когда, так ничего и не сказав перепуганному кэпу, Петрич двинул к выходу, тот засеменил за ним, проблеяв:
– Но так выглядело… я видел…
– Что?! – развернулся к нему Петрич, рассвирепев. – Ты насильника от пьяного не можешь отличить? А мужика от бабы можешь? Мы ищем серийного убийцу – что тут неясно? Он не насилует, а убивает! Даны были четкие указания и ориентировки, а тебе лишь бы галочку поставить! С завтрашнего дня пойдешь кладбище сторожить, там тебе место.
Дополнительные (непечатные) слова он высказал беззвучно, шевеля бугристыми губами и шагая к выходу. Кэп беспомощно мигал веками, взглянул на недавно вошедшего Виталия, ища поддержки, а тот сам не терпел СКД – симулянтов кипучей деятельности. Что за народ! Своей дремучей угодливостью и выслуживанием, пресмыканием и глупостью они даже не мешают, а масштабно вредят работе. Дай этому дурню чуть больше власти, он пересажает весь город из благих побуждений: на всякий случай.
Виталий поспешил за Петричем.
Снова кабинет Петрича. Снова время текло медленно, ведь пассивное ожидание всегда затягивает минуты и часы. А когда знаешь, что желанного результата может не быть (скорей всего, и не будет), ожидание превращается в бесконечную бессмыслицу. Так прошел час… два… три…
Снова затрезвонил звонок. Виталий подумал: «Неужели опять СКД? За это нужно наказывать ударами палок, штук по двадцать пять всыпать одному-двум, третий уже не будет так бездарно усердствовать». Он прислушался, но Петрич отвечал односложно, понять, о чем речь велась, нельзя было. Через полминуты он обратился с вежливой просьбой: