Та, которой не должно быть…

– Мы? Ни… ничего…

– Правду! Я требую правду! – Алла стукнула ладонью по столу.

– Маня, ты нам не веришь? – растерялся сынок.

– Нет! Тебе что, не понятно? Вашу группу вырезают? А ну-ка, сынок, поищи свои мозги и включи их хотя бы раз в жизни. Просто так никто не будет вас уничтожать, поэтому повторяю вопрос в расширенном формате: что и кому вы сделали, кого обидели, кому причинили зло?

Федька с Майкой переглянулись, при этом выглядели невинными, словно вышли из монастыря.

– Вас убьют! – закричала Алла на двух идиотов, один из которых ее сын, к сожалению. – Он же приходил убить тебя, Майя! Поэтому напугал. Ты на очереди, девочка! И Федька!

– Но я его не знаю! – в тон закричала падчерица, ее глаза наполнились слезами, подбородок задрожал. – Клянусь, тетя Алла! Я видела его первый раз в жизни… Ну почему вы нам не верите?

– Маня, – обиженно протянул сын, – мы тебе говорим правду. Сама пораскинь: нам какая выгода че-то скрывать?

Мать сканировала обоих глазами, она буквально проникала в них и в какой-то момент поняла, что они действительно не знают, за что их компанию режут, как баранов в стаде. Перевела взгляд на мужа… М-да, этого и спрашивать не стоит, что натворил, за его плечами творений – собьешься со счета. Посему Алла переключилась на другую проблему – какие нужно принять меры. Говорят, из любой ситуации есть как минимум два выхода. Два – это же огромные возможности! Один – смерть двух дураков (по очереди), ну, этот выход – до свидания. А второй – спасти, значит…

– Федьку с Майкой надо спрятать, – решила Алла, хватаясь за телефон.

– Спрятать? – Заваров сильно тормозил, но сообразил: – В моем доме Федя с Майкой будут под надежной защитой…

– Нет, – категорично заявила жена.

И надо ж такому случиться: Алла забыла, что боялась Гену, как палача у плахи боятся приговоренные к смертной казни. Но речь пошла о жизни сына, что может быть важнее и страшнее этого?

– Почему? – набычился муж Гена.

– В твой дом он уже проник. Если постарается, то и по дому свободно погуляет.

– В мой дом ему не пройти! – возразил Заваров на манер «но пасаран!» Красиво, патриотично прозвучало, но Алла твердо повторила:

– Нет! Я отвезу их туда, где никто не найдет. И убью всякого, кто посмеет приблизиться… – В телефоне кто-то верещал, Алла включила громкую связь. – Алло, Любочка? Ты почему трубку не брала, негодяйка?

– В туалет бегала, – затрещала Люба. – А что?

– Дай ключи от твоей дачи на несколько дней.

– Зачем?

– Я собираюсь там пожить.

– Интересно… – протянула Люба. – А куда Заварова денешь?

– Он будет со мной. Гена заедет к тебе за ключами.

– Ты с ума сошла? Да там дубняк – за час околеешь, отопления-то нет.

– Люба! – взревела Алла. – Один раз я тебя попросила об одолжении, один! А ты сразу находишь повод отказать! Какая ты подруга?..

– Не ори! – гаркнула та в трубку. – Соседка дом сдает, там есть газ, вода, печка, уголь. Даже антенна есть, берет несколько каналов. Раз вам приспичило заниматься сексом в глуши, снимите жилье у старой кошелки, для твоего Заварова это – кинуть на чай официанту.

– Подойдет.

– Подожди пять минут, я позвоню ей.

Алла положила трубку на стол и кинулась к холодильнику выгребать содержимое – не пропадать же продуктам. Заодно скомандовала:

– Федька, собирай вещи. Переночуем у Геннадия Вадимовича, а завтра, надеюсь, переедем в глушь.

– И ты… в глушь поедешь? – выговорил Заваров.

Она дошла до той стадии, когда без выпивки срывает тормоза. Алла созрела, чтоб заорать на тупоголового мужа, мол, не путайся под ногами, а лучше катись со своей придурковатой дочкой подальше от меня и сына, все, развод… Вовремя опомнилась. Это же Гена! Она так старалась не нажить врага в его лице, чтоб не изгадил жизнь ни ей, ни Федьке, что же, все труды пустить на ветер только потому, что нервы сдали? Нет. К тому же Гена пригодится.

– Прости, Гена… – Алла нежно погладила его по щеке, и он не заподозрил фальши. – Мы же не оставим детей в смертельной опасности? Я буду с ними, а ты нам здесь пригодишься.

– Я организую вам охрану…

– Это лишнее. Тогда уж точно будут все знать, где мы спрятались.

И вернулась к сборам. Заваров всегда находился над ситуацией, в данный момент он очутился под ней, отсюда был безумно растерян и взирал на сборы с видом человека, попавшего в дурдом.

* * *

Кажется, Лариса, растворившись в томной неге, вздремнула. Это была мгновенная дрема, всего несколько минут, но глубокая, восстанавливающая силы. Она повернула голову и увидела затылок Эдгара, по всей вероятности, он тоже дремал, потратив колоссальное количество энергии, к тому же не зря. Стоило ей прикоснуться к его спине ладонью, Эдгар резко приподнялся на руках, а несколько секунд спустя вновь набросился на нее.

– Сумасшедший… Оставь, мне пора… – лепетала она, лаская в ответ Эдгара.

Виталька искусный любовник – ласковый, нежный, заботливый и… немного пресноватый, не доставало в нем жара, чувственности, безбашенности. Ларисе нравился иной подход: чтоб мужик скрутил ее, кинул на кровать (на стол, впечатал в стену, поставил на четыре кости) и грубо взял, без всяких сю-сю. В Эдгаре она угадала знойную природу, мощную сексуальную силу, способность воздействовать даже треклятым биополем. Лариса, когда ехала к нему, не рассчитывала на диванный апофеоз, просто ее тянуло к нему на бессознательном уровне, само собой, когда он атаковал, отказать ему не смогла. Не смогла и все.

Оба дышали, будто гнались за последней электричкой. Впрочем, гонки только что закончены, теперь нужен полноценный отдых, но и на переход к нему необходимы силы.

– Боже мой… – приходила в себя Лариса, притом из нее просто лилось блаженство. – Что мы с тобой натворили… Мне же пора, пока доберусь…

– Я отвезу тебя, – сказал Эдгар.

– Но что я скажу Виталию? Где я была?

И вдруг! Гром среди ясного неба:

– Ничего не придется говорить.

Непроизвольно Лариса вскрикнула. И замерла, не дыша, а в каждом ее глазу вспыхнуло по ужасу. Нет, не истлевший труп к ним притащился, восстав из могилы, посреди комнаты стоял… Виталий, живой и целехонький.

Люди с упорством маньяков любят наступать на одни и те же грабли. Ну, кто мешал хотя бы запереть входную дверь? Нет, святая вера, что уж здесь-то, где и прохожих не бывает, нечего опасаться, подкрепляется банальной убежденностью: я не попадусь никогда. И вот двоих, свободных абсолютно от всех условностей, едва закончивших осваивать камасутру, не успевших отдышаться, тривиально застукали на месте совокупления. Они застывают, как прибитые, не верят своим ушам и глазам, но это еще не весь ужас положения. До обоих постепенно доходит: они же в чем мама родила, прикрыть постельную «мизансцену» нечем, ибо покрывало под ними – как тут быть? А что испытали оба, услышав голос Виталия? Он неспешно прохаживался по комнате и тоном пофигиста говорил, разумеется, Ларисе: