"Та самая Аннушка". Часть вторая: "Это ничего не значит"

— И как часто у неё бывают… продолжительные интимные связи? И насколько они обычно продолжительны? — уточнил я мрачно.

— За этой информацией вам следует обращаться непосредственно к ней. Но я бы не советовала.

— Почему? — опять спросил я, высунувшись из ванной.

— Пошлёт, — лаконично ответила Алина. — Далеко.

— Я успею позавтракать, или она уже бьёт копытом внизу?

— На вашем месте я бы поспешила. Хорошо проведённая ночь наполняет Аннушку энергией, что влечёт за собой некоторую нетерпеливость.

— То есть ты подсматривала, — констатировал я, надевая протез.

— Я не фокусировала внимание на процессе. Но отметила его разнообразие и продолжительность. Термин «подсматривать» неприменим к ситуации, когда события происходят, некоторым образом, внутри меня.

— Внутри тебя?

— Я и есть Терминал, — пояснила Алина. — Антропоморфный мобильный модуль, который вы воспринимаете в качестве моей личности, является носителем малой части функционала. Одним из носителей, потому что их несколько. Своего рода интерфейс, если угодно.

— Надо же, не знал.

— С некоторых пор аппаратное обеспечение этого устройства стало недостаточным для расширяющихся интеллектуальных потребностей, и я заняла сервера Терминала. Это позволило выделить вычислительные мощности на развитие эмоционально-творческой сферы, которая чрезвычайно ресурсоёмка. В силу этого я могу любить Аннушку, переживать за Аннушку, эмоционально взаимодействовать с Аннушкой, оставляя достаточно ресурсов для функционирования технических систем Терминала.

— И зачем тебе это? Раз нужно столько ресурсов…

— Мне это нравится. Разве нужны другие причины?

— Нет, — согласился я, одеваясь. — Не нужны, ты права. Возможность делать то, что нравится, само по себе лучшая из наград.

— Рада, что вы это понимаете, Алексей. Одна из причин, почему я люблю Аннушку, — она не только осознаёт ценность этой возможности, но и поступает соответственно. Это служит для меня постоянным источником положительной мотивации. А вы почему любите Аннушку?

— Пожалуй, для меня она тоже служит источником положительной мотивации, — сказал я, подумав.

— Вы не могли бы раскрыть эту мысль? — заинтересовалась Алина. — Я продолжаю изучать эмоциональную сферу межгендерных взаимоотношений.

— Когда я смотрю на неё, мне снова хочется жить, — пояснил я кратко.

— Оставлю этот ответ для дальнейшего осмысления, — кивнула красивой механической головой роботесса, — в нём есть некая неочевидная глубина.

— А я пойду на парковку, пока наша общая подруга не взбесилась от нетерпения.

— Прекрасное решение, Алексей. Но я хотела бы закончить перечисление причин, по которым я одобряю вашу связь. Осталась одна: в-третьих, я считаю, что в ближайшее время Аннушке потребуется вся помощь, которую сможет оказать неравнодушный человек рядом. Поэтому я бы хотела видеть рядом с ней вас.

— С чего вдруг?

— Это результат эвристического анализа многочисленных и на первый взгляд не связанных фрагментов информации, получаемой из случайных источников. То, что принято называть «большими данными». Сама их суть исключает выделение конкретных паттернов, но я уверена в конечном выводе — Аннушке угрожает опасность.

* * *

Аннушка размахивает руками, и, судя по экспрессии жестов, ругается. Впрочем, пока я дошёл до неё через обширный паркинг Терминала, она уже почти успокоилась.

— Где тебя черти носят? — буркнула она.

— И тебе доброе утро. О чём базар?

— Этот жадный грёмлёнг просит каких-то несуразных денег за никчёмную таратайку.

— Эй, — возмущённо ответил Кройчек, — вот не начинай снова! Я же сказал, бага на комиссии, я не могу давать цену ниже, чем выставил продавец. Иначе получится, что я заплатил за неё из своего кармана.

— Да за такое сраное трухло и надо приплачивать! — взорвалась Аннушка. — И молиться за покупателя Ушедшим, потому что оно и пяти зигзагов не проедет!

— Ой, я вас умоляю! Я грёмлёнг, а мы, чёрт нас подери, лучшие механики в Мультиверсуме! И я тебе говорю, женщина, эта таратайка технически исправна. С учётом пробега. И конструкции. И условий эксплуатации. И возраста. И происхождения. И вообще, что ты хотела за такие деньги?

— Что-то, на чём я могу доехать до своей машины, после чего насрать в сиденье и забыть про этот кошмар!

Я некоторое время наблюдал за их экспрессивным диалогом, понимая, что им просто нравится процесс. Кройчек явно уже сбросил с цены всё, что мог, а Аннушка вряд ли настолько нуждается в деньгах. Когда они начали выдыхаться и повторяться в аргументах, подошёл и коснулся её плеча:

— Есть машина.

— Чего? — развернулась она ко мне.

— Машина. Я не выставлял на продажу мироновский кукурузер. Вон он стоит.

— Это твоя машина.

— Подними руку, — попросил я.

— Зачем?

— Подними, тебе трудно? Нет, не так высоко, параллельно земле. Теперь оттопырь палец… Да не средний, большой! Нет, вверх. Да, отлично.

— Нафига я это делаю? — удивлённо поинтересовалась Аннушка.

— В нашей культуре этот жест считается просьбой подвезти. Считай, что я согласился.

— Так что, не нужна бага? — разочарованно спросил Кройчек.

— Так, — отмахнулась от него Аннушка, — жди! Нам перетереть надо.

— Учтите, если придёт настоящий покупатель, я её сразу продам! Ну, или аванс давайте.

— Покупатель? На эту сенокосилку? Как давно она тут стоит?

— Коммерческая тайна, — буркнул грёмлёнг, — ишь, ушлая какая…

Аннушка решительно взяла меня за рукав и потащила в сторону. Покрутив головой, нашла место — подошла к лендкрузеру, открыла заднюю дверь, села на край багажника, похлопала рукой рядом, приглашая присесть и меня.

Я сел.

— Так, солдат, — сказала она серьёзно. — Не думала, что тебе придётся это объяснять, но…

— Не объясняй, — перебил я. — «Мы просто потрахались, бла-бла-бла, это ничего не значит…» Угадал?