Табак

Когда Ирина, Бимби и фрейлейн Дитрих выходили из театра, послушные беспартийные студенты из корпораций «Крум», «Кардам» и «Тервел» [27] под командованием сильных личностей из «Братства» торжественно выстроились шпалерами, между которыми прошел монарх, приветствуемый овациями. В это время на соседних улицах коммунисты и полиция играли в кошки-мышки. Коммунисты то мгновенно рассеивались, то быстро собирались снова, но освистать монарха им так и не удалось.

Однако суматоха и мчавшиеся вскачь конные жандармы произвели неприятное впечатление па фрейлейн Дитрих.

27

Корпорации «Крум», «Кардам»

и «Тервел» – реакционные националистические организации, в рамках которых власти стремились объединить молодежь.

– У вас, очевидно, много коммунистов, а? – проговорила она с упреком, когда они пошли по тротуару.

Бимби постарался уверить ее, что это только так кажется. Есть маленькие группы, которые поднимают большой шум.

– А правительство почему с ними не расправится, а?…

Бимби ответил, что расправится в будущем. К каждому своему вопросу фрейлейн Дитрих добавляла в конце фразы это «а?», которое выражало то снисходительность, то нетерпение, то капризное кокетство раздражало даже Бимби. Он знал, что в Берлине таким же манером жеманятся кельнерши и продавщицы в колбасных. Ирина решила, что образование у фрейлейн Дитрих скудное, а характер упрямый и не очень приятный. Бимби предложил проводить ее до дома. Немка снимала квартиру в довольно красивом доме на улице Аксакова. Прощаясь, она подала Ирине руку и сказала, глядя ей в глаза:

– Я буду ждать вас в гости в субботу, а?…

Но Ирина отказалась под предлогом занятий в университете. Фрейлейн Дитрих гневно стрельнула в нее глазами саламандры. Всем своим видом она показывала, что сердится, потому что напрасно потеряла из-за Ирины полдня.

Когда они шли обратно к бульвару Царя Освободителя, в воздухе порхали снежинки. Ирина смотрела на них с чувством душевного просветления. Знакомство с фрейлейн Дитрих словно освободило ее душу от какого-то смутного волнения, которое возбуждали в ней красивое лицо и высокий рост Бимби. Не приходилось сомневаться, что с немкой его связывала не просто тесная дружба.

– Не надо было отказываться!.. – хмуро проговорил он, пройдя с десяток шагов молча.

– Почему? – насмешливо спросила Ирина.

– Потому что, во-первых, это было невежливо… И во-вторых, от фрейлейн Дитрих ты могла бы многое получить. Но ты не умеешь пользоваться случаем.

– Может быть, не хочу, – поправила его Ирина.

– Тогда это просто глупо. Почему не хочешь?

– Потому что она необразованная и высокомерная женщина. Я не вижу никакой пользы от дружбы с ней.

– Ошибаешься!.. – Бимби нервно закурил. – У нее большие заслуги в национал-социалистском движении. Ее расположения жаждут даже секретари посольства. Через нее ты можешь войти в очень хорошее общество. И потом… Что бы ты сказала, если бы она нашла тебе работу, которую ты могла бы выполнять наряду со своими занятиями?

– Какую работу?… – недоуменно спросила Ирина. Например, корреспондентки какой-нибудь газеты.

– Но я плохо знаю немецкий.

– И не нужно знать… Просто она будет давать тебе темы, интересующие немецких читателей. Ты собираешь сведения, потом излагаешь их по-болгарски в форме статьи. Дальнейшим ты не интересуешься. Фрейлейн Дитрих заботится обо всем остальном.

– И ты называешь это корреспонденцией?

– А чем же еще?

Ирина не ответила.

Из груди Бимби вырвался едкий, преувеличенно громкий смех.

– Та-ак!.. – сказал он. – Вот к чему привели глупости, которыми Чингис регулярно забивает тебе голову… По-твоему, если я напишу статью о Рильском монастыре и опубликую ее в каком-нибудь немецком журнале или если я восхищаюсь немецкой культурой и считаю немцев нашими естественными союзниками, это значит, что я немецкий агент… Так, что ли? Прошу тебя, не теряй чувства меры и подумай, о чем, собственно, идет речь. Коммунисты видят предателя в каждом, кто хорошо одевается и дружит с немцами… А может быть, как раз такие, как Чингис, те, что больше всех болтают языками, они-то и есть платные агенты Советского Союза.

Ирина опять не ответила. Она только вспомнила, что Бимби проживает самое малое десять тысяч левов в месяц, а у Чингиса иногда нет денег, чтобы внести плату за семестр, и по вечерам он работает в дешевом ресторане.

– До свидания!.. – внезапно произнес Бимби.

Раздраженный молчанием Ирины, он сухо подал ей руку. Ирина почувствовала угрызения совести. За вуалью снежинок, которые сейчас падали быстро и густо, лицо Бимби горело, искаженное злостью.

– Постой, – сказала она покаянным тоном и задержала его руку. – Ты обиделся. Мне это очень неприятно.

– Пустяки. Тебя утешат твои красные приятели.

– Глупости болтаешь! Нет у меня никаких приятелей, а тем более красных.

Бимби все еще притворялся горько обиженным, но слова Ирины его тронули.

По бульвару проходили шумные группы студентов из корпораций с гуннскими названиями. Они возвращались после того, как долго стояли шпалерами, до хрипоты крича монарху «ура». Студенты были в красных фуражных с трехцветными лентами. Тем не менее конные жандармы смотрели им вслед враждебно и подозрительно: ведь такие же фуражки, хоть и без лент, иногда носили для маскировки коммунисты. Одна фашистская группа из корпорации «Хан Кардам» вместо знамени изготовила себе из конского хвоста бунчук в древнеболгарском стиле. Но пальму первенства во всей этой безвкусице держала казенная организация патриотов: справа и слева от ее знамени шагали студенты в изношенных зимних пальто и с жалкими ржавыми шпагами. Бимби и то стало стыдно, когда он увидел это убогое подражание немецким студентам. Зрелище было и обидное, и жалкое, и смешное, но в «Братстве» далеко не всех смущала нелепица.

– Что ты делаешь сегодня вечером? – спросил Бимби, отворачиваясь от шутов со шпагами.

– Не знаю еще, – ответила Ирина, – но мне хочется куда-нибудь пойти.

Бимби победоносно взглянул на нее. Опыт в отношениях с женщинами был у него очень велик, но чрезвычайно однообразен. Поэтому он с уверенностью заключил, что Ирина не прочь сдаться.

– Пойдем со мной в «Болгарию», – важно предложил он. Затем добавил с ядовитой насмешкой: – Если ты не боишься себя скомпрометировать.

– Пойду с удовольствием, – сказала она. – И будь уверен, что скомпрометировать меня не может ничто.

Ирине давно хотелось пойти в «Болгарию», но было не с кем, так что предложение Бнмби обрадовало ее. Однажды вечером, возвращаясь с хозяевами из кино, она увидела перед этим рестораном длинную черную машину с лимонно-желтыми фарами, из которой вышла молодая пара. Бледная пепельно-белокурая женщина куталась в каракулевое манто; казалось, она излучала мягкое жемчужное сияние. Может быть, эти двое сегодня вечером опять приедут в ресторан. Какое-то болезненное, насыщенное горечью и страданием любопытство внушало Ирине желание посмотреть на Марию вблизи.

Ирина и Бимби наскоро пообедали в закусочной «Хэш». Там уже буйствовали самые отчаянные молодчики из корпорации «Хан Крум», чтобы успеть протрезвиться и снова напиться вечером. Это был дикий, легко воспламеняющийся сброд с разных факультетов, и випо взвинтило их патриотические чувства. Собутыльники вели ожесточенный спор о том, как провести вечер. Те, что посмелее, жаждали выбить окна в югославском посольстве, а другие, более умеренные, предлагали ознаменовать праздник только еврейским погромом и налетом на синагогу. Но посольство и синагогу бдительно охраняла полиция, так что все, как обычно, должно было завершиться сокрушением беззащитных витрин.