Табу на вожделение. Мечта профессора

И да… баню они с удовольствием использовали по ее прямому назначению.

Парились с таким усердием, что уши в трубочку сворачивались.

Но это не помешало им насладиться взаимными ласками еще разок.

Распластавшись на полу в предбаннике (а именно там на них обрушилась очередная лавина страсти) они самозабвенно и необузданно ублажали друг друга руками, языком, ртом. На большее у них элементарно не хватило сил.

Однако удовольствие от этого ни капли не притупилось.

Напротив. Оно ощущалось еще острее. Еще запретнее и сладостнее.

В общей сложности они провели в бане около полутора часов.

Но закончив водные процедуры и вернувшись в дом, оба почувствовали просто вселенскую усталость. И моральную, и физическую.

А потому было принято единогласное незамедлительное решение, завалиться спать. Тем более, за окном уже окончательно стемнело. Юля постелила им с Маратом в своей спальне. На одном из двух диванов. Но так как комната у них с Костей всегда была общей, пришлось выгнать брата в зал.

Правда, уснуть сразу не получилось. Нежась в крепких объятиях Каримова, девушка невольно прокручивала в памяти все события сегодняшнего дня.

Хорошие. Плохие. Очень плохие. И внезапно вспомнила кое-что.

Тревожное. И пугающее до чертиков.

— Марат?

— М-м-м? — сонно.

— Что будем делать?

— О чем ты?

— Я про институт. Теперь про нас все знают.

— И что с того?

— Как, что? — охнула изумленно. — Я отныне — местная знаменитость! Начнут обо мне на каждом углу шушукаться. А ты… и у тебя тоже наверняка из-за меня будут серьезные проблемы!

Его горячее дыхание коснулось ее уха.

— Спи, — коротко.

— Но…

— Спи, и ни о чем не думай.

— Я не могу! — яростный протест.

— Да твою ж мать, Юля! — недовольно проворчал ее профессор. — Прекрати накручивать себя! Я ведь говорил уже: любой, кто косо на тебя посмотрит… будет иметь дело со мной! Не заставляй меня повторяться!

Она лишь шумно фыркнула в ответ:

— Всем рот не заткнешь!

— Да, ну? — иронично. — Сомневаешься в моих возможностях, пташечка?

— Марат, — измученный вздох, — при чем здесь твои возможности? Ты спишь со своей студенткой! Тебя могут уволить, если слухи об этом дойдут до…

— До кого? До декана? Она давно в курсе ситуации! До ректора? Так у него у самого рыльце в пушку! Я уволюсь лишь в одном случае — если сам захочу. А до этого момента никто меня не тронет. Я — основной дисциплинирующий и мотивирующий фактор нашего учебного заведения. В отличие от тебя, они это понимают. Что до моей личной жизни… их она не касается. Отношения преподавателей со студентами не поощряются, конечно. Но они и не запрещены. Мы — взрослые совершеннолетние люди, и вполне способны сами принимать решения. И мы с тобой приняли его! Не так ли?

— Угу.

— Еще момент, — Каримов выждал паузу, — у нас с твоей матерью состоялся сегодня достаточно серьезный и весьма откровенный разговор.

Он крепче сжал ее в кольце своих рук.

Мазнул губами по виску, и тихо продолжил:

— Я сказал ей, что забираю тебя. Насовсем. Что больше ни одной ночи не намерен проводить без тебя, сопящей на соседней подушке. Или у меня под боком. Или тупо подо мной. Что ты — часть моей жизни, и находишься в зоне моей ответственности. Твои проблемы теперь — не ее забота. Что ты — моя! И переезжаешь ко мне! Без отговорок. И без промедления. Это ясно?

Будучи не в состоянии возразить хоть что-то, Юля заторможенно кивнула.

От его слов в глазах нещадно жгло. Щипало. А сердце взволнованно трепыхалось в груди. Даже дышать, и то было чертовски тяжело.

Тем не менее, стараясь не выказать своего смятения, она глупо хихикнула:

— Выходит, не зря Костик сумку с моими пожитками собирал!

— М-м-м? — недоуменно, и очень сонно.

— Он решил выгнать меня из дома, чтобы я приняла твое предложение.

— Твой брат — отличный паренек! — Каримов зевнул. — Вырастит достойным мужиком. А за сумку его… надо бы… поощрить. Креативно.

Юля грустно улыбнулась, вглядываясь в темноту. Притихла и задумалась, прислушиваясь к ровному дыханию своего мужчины, и к размеренному стуку его сердца. В голове было столько мыслей, столько воспоминаний, связанных с ним. Сейчас многие вещи воспринимались совсем иначе. Под другим углом. От того и на глазах выступили слезы. Он столько раз помогал ей. Бескорыстно. Безвозмездно. Столько раз спасал. Попова проморгалась, запрещая себе плакать. И все же, игнорируя комок в горле, тихо позвала его:

— Марат?

Он откликнулся не сразу. Очевидно, уже засыпал.

— М-м-м? — промычал невнятно, спустя несколько секунд.

— Спасибо!

— За что?

— За все! Никто никогда не делал для меня столько, сколько делаешь ты!

Вздохнув, Марат закинул на нее свою ногу, пленяя девушку окончательно.

— Никто никогда не любил тебя так, как я! — буркнул он, проваливаясь в сон.

А из глаз Юли все же хлынула соленая влага. То были слезы облегчения. Слезы радости. И эйфории. Сладкие… невозможно сладкие слезы.

— Знаешь, что я сделаю в первую очередь, когда мы вернемся в город? — прошептала нежно, прекрасно понимая, что он ее уже не слышит. — Я станцую для тебя, мой грозный профессор! Мой… любимый Серп!

Эпилог

Девять месяцев спустя…

— Забеременеть с первого раза крайне сложно, да? — громко всхлипывала Юля, что есть мочи сдавливая его ладонь во время схватки. — Мизерный риск, да? Обманщик! Ты сделал это тогда… специально!

— Да, пташечка. Все так и есть.

— Лгун! Чтобы я еще хоть раз тебе поверил-А-А-А!

Марат остервенело стиснул зубы, лишь каким-то гребанным чудом, не стерев их в порошок. Затем прикоснулся губами к ее вспотевшему лбу. К виску. К макушке. Внутри него словно вулкан извергался. От ее криков и стонов, полных боли, ему хотелось крушить все вокруг. Разнести к чертовой матери всю эту хваленую и престижнейшую частную клинику их города, потому что… Юля мучалась… уже несколько часов. А эти ослы никоим образом не облегчали ее муки. Они даже не пытались, объясняя все тем, что схватки — естественный процесс. И достаточно болезненный. Нужно терпеть.