Таёжные походы. Рассказы. Часть 1

Я кивнул соглашаясь: "Это так".

Алексей продолжал чертить схему.
– Следующая речка очень дикая. Там ущелье и придется часть пути идти берегом, прыгая с камня на камень. Ночевать будете - он почему-то перешел на вы - в зимовье. Оно тут. Ходу туда около восьми часов... Назавтра пойдете дальше, но там местами тропа пропадает, и надо обходить скалы и склон по берегу. Дальше начнется лес, который подходит прямо к берегу и там уже тропа.

Он посмотрел вдаль, вдохнул и закончил.
– Ну, вот и все. Счастливого пути. Если пойдете обратно пешком, заходите...

Мы пожали друг другу руки, и я тронулся в путь, а он сел на мотоцикл и быстро уехал. "Хороший человек Алексей" - подумал я - и стал вглядываться вперед, представляя, что меня ждет там.

А "там" меня ожидало уже буквальное одиночество. На фоне громадного водного пространства и объема, справа, и мощных, то заросших лесом, то засыпанных камнем горных склонов, я почувствовал себя букашкой, муравьем, ползущим по безлюдной земле. Мне вспомнился рассказ моего соседа по самолету, который летел с Севера. Он рассказывал, что испытал психологический шок, когда впервые увидел северное сияние. Он говорил, что почувствовал себя одинокой мышью на гигантских пространствах тундры, не в силах объяснить, кто и как делает северное сияние - это чудо природы...

Я тоже был одинок, но это не было шоком. Скорее констатация факта. И я не испугался, а скорее обрадовался.

Предыдущие годы, я много времени проводил в лесах, и потому, знал чувство ответственности, но и чувство облегчения, которое испытываешь, оставаясь наедине с природой: равнодушной, настороженной или угрожающей, в зависимости от нашего внутреннего состояния. И я, привык подчиняться природным ритмам, погоде, условиям жизни. И тогда, я мог испытать чувство восторга и преклонения перед величием и соразмерностью природы. Здесь и сейчас все зависело от меня, и потому, я стал внимательнее, осторожнее, приготовился к испытаниям. Мой опыт лесного жителя подсказывал мне, что здесь, где сухо, солнечно, есть вода, чтобы пить, есть лес, чтобы сделать костер, когда станет холодно, есть продукты, чтобы есть, - нет причин для паники и беспокойства.

И я, вдруг, осознал внутри себя чувство покоя и радости, связанной всегда с ощущением свободы, которое испытываешь в такие моменты единения с природой. Когда ты рядом с людьми или среди людей, ты чувствуешь, что они "другие", а ты отдельно. Здесь, я был частью всеобщего, объединился со всем сущим!

И еще одна картинка всплыла в памяти - фотоплакат, на котором индеец стоит с копьем в руке, полуголый, настороженный... Но какие же спокойные и уверенные у него глаза, как сосредоточенно и внимательно он смотрит на мир!

Я пытаюсь описать мои чувства, а мое тело, в тот момент, двигалось, глаза всматривались в детали ландшафта, сердце работало ровно и сильно. Я привык к лесному одиночеству и часто радовался, когда оставался один на один с природой. Я был её сыном, а она, природа, моей матерью создательницей и хранительницей...

Узкая тропка вилась по склону неподалеку от берега. Часа через полтора, размеренной ходьбы, тропа свернула налево чуть в гору, и я понял, что здесь берег стал крутым и обрывистым, и поэтому, тропка выбрала более легкий путь.

Чуть погодя я попал на широкий горный луг, и пройдя еще немного, перелез, перебрался через каменную преграду: это был вал из рассыпанных от высокой середины к краям, гранитных валунов и булыжников. Направление этой разрушившейся стены шло вдоль луговины и она, исчезая впереди и позади меня, удалялась в обе стороны к краям широкой поляны.

Я стал гадать, что это было когда-то.

"Может быть граница между владениями разных хозяев или даже разных племен? А может быть, это была часть древнего загона, в котором древние люди держали прирученных лошадей, коров и овец? Может быть - страшно вообразить - здесь, древние люди построили поселок, а эти камни служили стеной, защищающей это поселение..."

Тропа спустилась вниз и вышла на прибрежные луга, с кое-где торчащими из земли серыми валунами. Над лугом возвышались, заросшие кустарником и одинокими соснами, склоны прибрежного хребта, а справа, расстилалась водная, темно-синяя равнина озера, морщащаяся небольшими волнами.

Противоположного берега из-за тумана не было видно. На траве, торчащей щеткой из земли, кое-где видны были тропинки, пробитые за многие годы пасущимся скотом, а чуть подальше, виднелись две овчарни - деревянные строения в форме восьмиугольников с низкой дощатой крышей, спускающейся от центра к краям. Я заглянул в одну из них и увидел, что овчарни на полметра заполнены навозом, засохшим и покрывающим всю поверхность помещений. "Наверное, буряты пасли здесь десятилетиями, еще год-два назад много скота, а сейчас здесь заповедник" - понял я.

За большим лугом, теряясь в песчано-галечных отмелях, шумела чистая холодная речка. На берегу, под ветками сохнущего кустарника, я развел костерок, вскипятил чай, пообедал и немножко поспал, завернувшись в спальник - было прохладно.

Дальше тропа пошла почти рядом с береговым обрывом, и часа через два, я снова вышел на луг, а за ним снова была река. Речная долина уходила вверх, и там, превратившись в узкое ущелье, прорытое водой в скалах, скрывалось среди утесов. Место было таинственное, мрачное, неприветливое. Тропа вдруг пришла на край обрыва, и внизу я увидел скачущую по камням воду. "О-го-го - подумал я.
– Наверное, я шел по звериной тропе. Но как звери могли преодолеть этот обрыв?... Страшно!".

Я пошел вправо, вниз по течению, и когда обрыв сошел на нет, по большим береговым валунам, перешел, перепрыгнул речку, шумно текущую где-то внизу, под камнями.

Погода переменилась. Появилось темно-синее небо, заблестело солнышко, заиграл отраженным блеском, повеселевший Байкал. Прибрежный хребет придвинулся к озеру, и казался мне гигантской театральной кулисой. Почти равные луговины у воды, кое-где на склонах гигантская кулиса гор, синеющие на гребнях и в затененных долинах леса, напоминали мне фотографии Тибета. "Очень похоже на тибетские святые места. Здесь, на Байкале, словно ожила малая копия Тибета..."

Зимовье открылось мне неожиданно.

Я устало шагал по озерному пляжу, покрытому плоским, круглым, почти черным галечником, поднял голову и увидел в глубине бухточки, аккуратный домик, чуть приподнятый на сваях над землей. Я почти побежал, и с облегчением сбросив потяжелевший к вечеру рюкзак, вошел внутрь. Это был уютный, чистый сухой дом, с хорошей печкой и нарами, пристроенными к боку печки. В стеклянное окошко с видом на береговую линию, светило заходящее солнце. Крутой, береговой склон уходил вверх, почти сразу за домиком, а на берегу, в низине росла трава.

Было тихо. Ветер остался где-то за поворотом берега. Я прогулялся по травке, чувствуя летящую легкость в плечах после рюкзака, и увидел выкопанные кем-то ямки в земле. Я присмотрелся и увидел следы оленей-изюбрей, которые тут, на виду, у зимовья устраивали солонец. "Дикие места - улыбаясь, радовался я.
– Олени может быть и сегодня придут" - и сев на землю стал осматривать склоны...

Постепенно наступили сумерки. Я "внедрился" в избушку, набрав на пляже, замечательно красивом, ровном и черном, как городская мостовая, веток и веточек, выброшенных штормами на берег. Развел огонь в печке, вскипятил чай, поужинал сытно и вкусно, после разложился на нарах, и слушая потрескивание угольков в гаснущей печке, заснул крепко и надолго...