Тафгай 4
Шрифт:
***
Во втором периоде идея Тарасова натравить на меня Женю Мишакова, в принципе была читаема, но я не ожидал, что армейский «тафгай» кинется лупить меня исподтишка. Поэтому договорившись с парнями из своей пятёрки, мы устроили для Мишакова несколько ловушек, в которые он благополучно залез, а я благополучно его воткнул в лёд, но Евгений не успокоился. И на 29-ой минуте, когда я с разгону «познакомил» Евгения с рекламой «Аэрофлота» на наших горьковских бортах, шепнул армейскому забияке:
— Давай один на один, решим — кто кого? А потом поиграем в хоккей.
— А давай, сука! — Сбросил перчатки Мишаков.
Я тоже
— Товарищ судья, Мишаков по матери дорогого товарища Леонида Ильича посылает. Пришлось усмирить, не мог сдержаться. — Я толкнул армейца. — Чем ты Брежневу угрожаешь?
И Мишаков сразу же, как по заказу, выдал нам всем:
— Сучара, тварь, гон…он, доберусь урою, пасть порву, урод!
Я вновь придавил армейского «политического борца с советским кровавым режимом» ко льду и он притих.
— Вы только не говорите никому, Женя просто головой сильно ударился в борт. Шоковое состояние. Я тоже могила. — После этих слов я отпустил Мишакова и сам поехал в бокс для штрафников под вал аплодисментов хоккейных болельщиков.
А судьи Егоров и Домбровский после инцидента совещались около минуты, затем ещё минуту что-то шептали красному как рак Анатолию Тарасову и выписали Евгению Мишакову матч-штраф, то есть удаление до конца игры. Кстати, совершенно справедливо, некрасиво по матери выражаться в присутствии четырёх с половиной тысяч болельщиков, среди которых были и женщины и дети. Хорошо, что ещё сегодня прямой трансляции не было.
А дальше началось то, ради чего мы терпели целых тридцать минут чистого игрового времени. Первыми взвинтили темп и полетели на ворота Третьяка хоккеисты второй пятёрки центрфорварда Федотова: Астафьев, Федоров, Мишин и Фролов. И напор их оказался так внезапен, что уже к 35-ой минуте на табло горели совсем другие цифры — 4 : 2. Сначала шайбу забросил Мишин с подачи Фролова, а затем отличился Федотов с передачи Мишина.
***
— Ну, Иваныч! — Рассержено крикнул на оператора Эдик Беркутов. — Я тебе что говорил? Там снимать надо, а не здесь, около Виктора Коноваленко.
— Кхе, так ЦСКА сейчас отыгрываться побежит, Тарасов с поражением не смирится. — Вяло отмахнулся оператор, уже догадываясь, что предчувствия его подвели.
— Быстрее за мной на ту сторону хоккейной коробки! — Взвизгнул Беркутов и сам, подхватив тяжеленный штатив для кинокамеры на плечо, рванул, оббегая хоккейную коробку по узкому проходу, к воротам Владислава Третьяка. — А ещё говорил, что профессионал! Коньяк жрать и пивом его заливать, ты профессионал!
— Так третий период ещё будет, что ты, Эдик, всё нормально снимем. Я за себя отвечаю. Сейчас пиво выпил,
совсем хорошо стало. — Оправдывался на ходу Иваныч, когда трибуны вновь взорвались криком «гол», ведь шайбу с передачи Александра Скворцова №10 забросил Борис Александров №25. Именно так сказал диктор по стадиону и объявил, что счёт в матче 5 : 2 в пользу горьковского «Торпедо».— Вот тебе рубль! — Остановился, тяжело дыша, Эдик Беркутов. — Сгоняй теперь ты в буфет и купи мне пиво, кинодокументалист хренов. В третьем периоде будешь слушать только меня!
— Вот увидишь, они ещё забросят, — виновато улыбнулся телевизионный кинооператор Николай Иваныч.
***
В раздевалке ЦСКА, когда в помещение вошли измотанные собственными скоростями и морально надломленные счётом армейцы первым кого они увидели — это был нападающий Женя Мишаков, который, не переодеваясь, сидел на лавке и, держась руками за голову, смотрел в одну точку.
— За что Мишакова-то удалили? — Спросил Володя Петров, усаживаясь на своё место. — Потолкались они немного с Тафгаем, чего там страшного было-то?
— Языком трепать надо меньше! — Рявкнул Анатолий Тарасов, сверкая глазами на своих усталых и взмыленных ребят. — Когда язык как помело, а в голове пустота, дело всегда плохо заканчивается.
— Чё он сказал-то такого? — Пробасил Александр Рагулин.
— Если у вас есть желание поехать доигрывать в Чебаркуль, или ещё куда подальше, то я вам могу отдельно повторить, как наш Женя учудил. — Наставник ЦСКА устало плюхнулся на стул.
— Враньё, — пробубнил Мишаков. — Я не то имел в виду.
— Тебе свидетелей привести? — Хлопнул кулаком по столу Тарасов. — Идиот! Сейчас я бегу за коньком, расплачусь с кем надо, а ты, Витя Кузькин, как капитан команды поговори с мужиками, и чтоб в третьем периоде ничью мне вырвали на зубах! Иначе… Лучше вам не знать, что тогда будет. Чебаркуль — сказкой покажется, б…ь. Да и ещё Третьяк, отдыхай в третьем периоде. Пять банок ввалил, хоть бы одну потащил. Коля Толстиков разминайся.
«Не обманули предчувствия, — подумал Валерий Харламов. — Хоть бы в третьем периоде, немного подсократить, чтобы не так позорно проиграли. Только откуда силы взять? Ноги забились, комбинационная игра рассыпалась. Одна надежда Горький успокоится. Не железные они, в самом деле?».
***
— Ну, что я говорил, — улыбался Николай Иваныч, снимая как горьковское «Торпеда» укладывает одну шайбу за другой в ворота самой титулованной команды страны и чемпиона СССР прошлого года. — Будут ещё заброшенные шайбы. Во картинка получается! Давай за искусство ещё по пиву, — подмигнул кинооператор Эдику Беркутову, и вынул из своей киношной жилетки ещё две бутылки «Жигулёвского».
— Гооол! — Вновь взвыли болельщики на трибунах, когда точным выстрелом отметился от синей линии защитник Александр Куликов №6 и довёл счёт до неприличных цифр — 9 : 2.
«А хорошо, что такой разгром, — усмехнулся про себя, чуть-чуть захмелев, Беркутов. — Не придётся сочинять всякой неприятной лжи, про команду Всеволода Боброва. Жаль пролетаю мимо премии, зато совесть будет чиста. Всех денег всё равно не заработать».
— Ты, Эдик, пока я ещё трезвый, думай, с кем послематчевое интервью будем записывать? — Громко икнул кинооператор.
— Сними мне Ивана Тафгаева №30, — сказал Эдик Беркутов, встав рядом с коллегой. — Вон, как раз его смена. Поймай в объектив и веди его на крупном плане.