Тафгай
Шрифт:
Я кисло улыбнулся и, пытаясь унять сексуального маньяка во мне, медленно пошёл на лестницу.
— А ты, правда, мужа мне найдешь? — Остановила меня внезапным вопросом Катя.
— Есть один хороший мужик на примете, но он в разводе, и женщин побаивается, — ответил я, стараясь как можно быстрее покинуть неспокойное место.
— После одиннадцати-то зайдешь? — Этот вопрос вахтёрши долетел, когда я уже ускорившись, добежал до второго этажа.
«Зайдем после отбоя, куда мы денемся, — не успокаивался мой чужой мозг. — Не в женскую же общагу через окно карабкаться!»
«Это мы ещё поглядим!» — шикнул я на него.
В комнате
— Чё там, тараканы случайно линию какую-то важную отъели? — Попытался я развеселить парня.
— Что? — Он, наконец, поднял голову. — А? Здорова. Ошибся в расчётах, — всхлипнул «без году неделя» инженер.
— Да, к нам в цех ваших ошибок каждый день с десяток приходит, ничего, где надо просверлим, шлифанём, фрезернём, чего сейчас убиваться-то? — Я подмигнул Васильку. — Тебе нужно просто отвлечься. Ты мне вот что расскажи, у вас в конструкторском бюро работает такая комсомольская активистка: глаза — во! Грудь — такая хорошая и аккуратненькая, попка — сочная. Волосы тёмно-русые где-то чуть ниже плеч. И ещё, по совместительству — заместитель секретаря комсомольского комитета нашего завода.
— Яна Снегирёва, — расплылся в мечтательной улыбке совсем молодой специалист. — Звезда нашего КБ.
— В том смысле, что много интересных технических решений предлагает? — Задал я вопрос на уточнение.
— В том смысле, что красивая, принцесса, — Василёк расслабленно развалился на кровати. — Одевается всегда так, что глаз оторвать нельзя. А духами от неё пахнет, м-м-м, исключительно французскими.
— И кто же такую красоту еб, — я запнулся на полуслове. — То есть с кем она встречается?
— Ну, уж не с такими как ты и я — голодранцами, — вмиг загрустил мой сосед. — У неё родители — шишки, а встречает её у проходной на своей машине сын самого главного человека в городе. И цветы почти всегда охапками шлёт на работу. А она ходит рядом с нами, простыми инженерами и посмеивается. Я ведь из-за неё и напортачил сегодня, отвлёкся.
Василёк выговорившись снова углубился в чертежи.
А я хоть и устал, как чёрт после гиревого спорта, долго уснуть не мог. Снилась мне сначала врачиха, затем Зинка, потом Катька, ну и конечно кобылка-комсомолка. Что характерно все в неглиже! И все лезли ко мне целоваться, ну и я тоже не терялся. Мне семь раз объяснять не надо, с какой стороны женщину брать. А потом выскочила Светка, дочка физорга, с деревянным веслом в руках и давай им размахивать. Всех разогнала, и мне тоже прилетело за компанию в лоб. На этом сон с эротическими вставками оборвался, я тихо выругался, встал с кровати, натянув трикошки, взял банное полотенце.
— Ты куда? — Вдруг пробудился Василёк.
— В душ схожу, охлажусь, — пробурчал я.
«Заодно и кипятильник починим», — загундел под ухо мозг моего нового тела.
***
На заводе до обеда рабочая обстановка была тихой мирной и спокойной. И пока мой организм сам что-то там сверлил и фрезеровал, периодически посматривая в чертежи, я обдумывал несколько вопросов. И самый глобальный — нужно было с работой что-то решать. Ведь вот так стоять изо дня в день за станком, наблюдая со стороны как мои
рабочие руки сами собой трудятся, я долго не смогу. Вникать же в технические тонкости профессии фрезеровщика вообще не хотелось. Мне бы в руки клюшку, на ноги коньки, а на голову каску, вот тогда бы я показал чего стою на самом деле. Ну, нельзя быть счастливым по жизни проживая её, скользя по течению, в роли кого-то другого.Вопрос более мелкий — вахтёрша Катя. Опять не удержался этой ночью, как следствие целый час подсобное помещение использовалось не по назначению. Потом в душевой кабинке руки очень горячей и ненасытной женщины тоже мне не спинку тёрли. Если срочно не найду ей мужика, то в дальнейшем за себя ручаться не смогу. Это конечно пока сам холостой, то есть без постоянной подруги.
— Иван, — ко мне подошёл Казимир Петрович. — Ты давай закругляйся, во-первых: пошли на обед, во-вторых: притормози ты чуть-чуть с производственным рвением. Второй день стоишь за станком и как робот — долбишь без передышки. Другие мужики уже обижаются.
— Извини, задумался, — виновато пробубнил я. — Завтра принесу будильник, чтобы точно отсекать полезное рабочее время от бесполезного.
Заводская столовая, я вам скажу — это особое место любого предприятия. Так как во время смены особенно по цехам не погуляешь, каждый стоит по семь часов в своем рабочем уголке, и только здесь происходит настоящее единение пролетариев. Можно и с барышнями парой слов перекинуться, да и с мужиками разные деловые вопросы порешать, чтобы заработать лишнюю копеечку.
А какие страсти здесь порой разыгрываются, в театр ходить не надо. Кто в долг просит, кто дефицитные конфеты предлагает, кто хвастается обновкой, а уж слухи — кто с кем, где и когда, разносятся быстрее, чем в сети интернет. И если голодная толпа бурлит возбуждённо у раздачи, доказывая, что за мной занимали, то сытая расслабленно сидит за столиками и спичками в зубах ковыряет.
— Да, бл…ь, хорошо! — Заулыбался раскрасневшийся Данилыч, проглотив тарелку борща и пюре с котлетами. — Иван, может, ты навестишь Ольгу Борисовну. А то волнуется женщина, второй день, как голодная кошка мимо нас бегает.
— Да, — тяжело вздохнул Казимир, — политинформацию проводить на сухо — это не то.
— Не тот эффект! — Поддакнул ему политически подкованный коллега. — Как боль за весь мировой пролетариат прочувствовать, когда закусывать-то и нечего? И с врачихой опять-таки неудобно получается. Она же ждёт.
— Спелись? — Хмыкнул я. — А у меня может быть настроение на полшестого, что тогда? Конец дружбе? В общем так, я взял пачку чая, если хотите — можете чифирнуть. А с Ольгой Борисовной я поговорю, чтоб она не расстраивалась, но потом.
— Уже поели?! — Вклинился с подносом в разговор физорг Самсонов. — Тогда освобождай сиденье. Ванюша, а ты погодь. Пошептаться бы.
Данилыч с Петровичем грустно поплелись с грязной посудой к окошку в перегородке, которое заглядывало напрямик в моечную комнату.
— Мужики, у меня в тумбочке, чай и тушёнка, — сказал я им вслед.
Физорг же разложил на столе целую портянку из бумаги, что была расчерчена по линейке снизу доверху и справа налево. И в каждом прямоугольнике как курица лапой было что-то мелко нацарапано. Олег Палыч за два укуса умял пирожок с яйцом, что-то помычал, кивая на свои иероглифы. И лишь когда чай помог отправить остатки непрожёванной пищи в пищевод я разобрал, чего он от меня хочет.