Таганка: Личное дело одного театра
Шрифт:
Иначе добром для кого-нибудь из нас это не кончится. Взвесят на весах Вас и меня и решат. С Вами я работать не буду. Я это уже говорил и повторяю сейчас и здесь. Вы некомпетентны и бестактны.
Басманов говорит: не пьяницу ли Карелу, который продал отечество, пошлешь против меня?[1130] Посмотрите произведение, которое написал гений русской литературы. Вы не прочитали как следует и еще учите меня, потому что вам пост дали. И зря это сделали.
Многие из вас не услышали, о чем вам с уважением говорили … композиторы, писатели, философы, театроведы. Вы не захотели нас услышать. Думаю, что вы не слышите тех новых веяний, которые наступают. Надеюсь, что в скором времени вам дадут соответствующие инструкции, чтобы вы поняли, что так нельзя обращаться
А. А. Аникст все это точно сформулировал, а вы продолжаете дуть в свою дудку, ничего не услышав. В спектакле все ясно. Поставили людей и пели «Вечную память». ‹…›
У Пушкина это очень сложно. У Пушкина убили царевича Димитрия. Но Пушкин и тут сомневается — случайная судьба. Мне дико, как вы все встали на защиту Самозванца. Это смешно слышать. Вы говорите вкусовые вещи и навязываете мне свой вкус. Это просто бестактно. Нельзя же так обращаться к режиссеру. Маяковский говорил: «Берите стило и пишите сами»[1131]. Вы даже этого не хотите понять. Вы ничего не хотите понять и продолжаете так жестоко, оскорбительно администрировать, что запрещено, партией запрещено. Вы дали мне выговор за спектакль «Высоцкий». Вы, тов. Селезнев, вошли в мой кабинет и правильно заметили, что он не мой, а государственный. Может быть, Вас назначат главным режиссером Театра на Таганке?
Вы мне даете предложения: не надо делать такую программку, надо менять костюмы, финал надо менять, даете мне всякие рекомендации: это играть хорошо, а это плохо. Вы говорите: лучше всех этот актер. А что же мне делать, если мне кажется, что Золотухин играет лучше, чем Губенко? Я смею считать себя лучшим специалистом в режиссуре и в работе с актерами, чем вы. Жизнь так показала, что это моя профессия, я умею это делать, я умею делать спектакли. И жизнь показала, что вы руководить нами не умеете. Поэтому у нас все время возникают конфликты. Я могу в сердцах вспылить и всегда могу извиниться. Вам и Аникст сказал: мы говорим Юрию Петровичу и более жесткие вещи, и он говорит: я посмотрю. А здесь я не могу сидеть, мне плохо. Может быть, сейчас нужно будет вызывать «Скорую помощь» и увезти меня, к вашей радости. Иначе вы лучше себя бы вели и не учили Можаева, как писать «Живого», лучшую из книг, которая за десятилетие издана миллионными тиражами.
Меня с работы снимали и из партии выгоняли за то, что я ставил «очернительное» произведение[1132]. И за «Высоцкого» меня таскали по инстанциям. Вы думаете, что я боюсь вас? Мне просто смешно. Так что по существу вопроса — то, что я считаю нужным, я сделаю.
Больше ничего я говорить не буду. Я работаю честно, всю жизнь так работаю. Поэтому меня и оставляли на работе, когда вы меня выгоняли. Не вам меня выгонять. А от вас мне ничего не надо. Зарплату, которую вы мне платите — 300 рублей — я сдал государству в золоте на пятнадцать лет вперед[1133]. А что вы сделали для этого государства? Я сделал больше, чем вы, а вы позволяете себе в таком тоне со мной разговаривать. Всего вам хорошего, будьте здоровы, до свидания.
На следующий день после обсуждения Ю. П. Любимов рассказывал актерам:
«А еще меня [в Управлении] спросили, что означает финал — выход актера из зала? Я считаю, что надо обладать больным воображением, чтоб увидеть в этом то, что им померещилось: „Это унижение всего зала. Мы что, бараны? Мы что, будем кричать славу царю?!“ Я им говорю: „Это ж обращение к тем, кто равнодушный в зале сидит: „Орите, чего ж вы молчите? Да здравствует царь!“ И никаких фиг в кармане мы не держим“.
Я их ультимативное требование выполню. Переделаю финал. Устал театр. Иначе б опять конфликт пошел. Вместо того чтоб работать, мы еще бы разговаривали. Беспрерывно треплю нервы. Надоело.
Но „Вечную память“ я в конце снимать не буду. Одна дама вчера в Управлении сказала, что мы поем „Вечную память“ Гришке Отрепьеву. А другие говорили: „А почему образ Самозванца принижен? И почему казаков унизили?“ А еще: „Почему вы из Годунова татарина делаете?“ Я говорю: „Это не я. Это Александр Сергеевич. Это вам Пушкин не нравится, а не мы“. И чаек мне все предлагали. Для разрядки.
Они мне протягивают стакан, а я другой беру: вдруг отравят. (Смех актеров.)После слов „Тяжела ты, шапка Мономаха“ надо всем тихонько идти на круг и мотать головами: да, тяжело править Россией. Это огромное, непонятное что-то…
Актер 3.: И опухшее…
(Смех актеров.)
Ю. П. Да, опухшее. Даже с вами, уважаемые 3. и Б., тяжело, а уж с государством и подавно. Но как ни тяжело — это Россия.
Мне вчера говорят: там [за границей] лучше работать. Я могу процитировать крупного музыканта: „Для меня работа на Родине — радость, а не наказание“. Я, видно, не поеду за границу. Только сил уже не остается бороться.
Артисты должны знать, сколько стоит каждый спектакль, как он дается. Тогда они и будут его беречь. Отстаивать и делать что-нибудь хорошее всегда тяжело. Во все времена. Везде»[1134].
Несмотря ни на что, репетиции спектакля продолжались. И более того, на этих репетициях побывало множество народу. Слухи о ситуации с «Борисом Годуновым» распространялись по Москве. 25 декабря спектакль снова был показан начальству. А после просмотра — не разрешен:
Директору театра Драмы и Комедии тов. Дупаку Н. Л. Главному режиссеру Тов. Любимову Ю. П.
В соответствии с решением исполкома Моссовета «Об утверждении порядка формирования репертуара и приема новых постановок в театрах и концертных организациях Главного управления культуры» Главк не считает возможным разрешить показ спектакля «Борис Годунов» А. С. Пушкина.
Начальник Главного управления культуры В. И. Шадрин
Секретарю МГК КПСС Тов. Гришину В. В.
Главное управление культуры информирует о создавшейся обстановке в театре Драмы и комедии в связи с несогласием главного режиссера театра тов. Любимова Ю. П. с замечаниями Главка по спектаклю «Борис Годунов» А. С. Пушкина.
В соответствии с ранее утвержденным планом в IV квартале 1982 года предполагался выпуск спектакля «Борис Годунов». Комиссия Главка после просмотра 7 декабря с. г. высказала ряд серьезных замечаний по спектаклю, связанных с неточной концепцией, основанной на неправомерном толковании событий конкретного исторического периода, неверно изображаемой роли народа в происходящих событиях, тенденциозным осовремениванием русской классики, основанном на проведении параллели в общественном сознании народной массы периода «смутного времени» и людей нашей эпохи.
Замечания были сформулированы в акте и направлены в театр.
25 декабря с. г. при повторном просмотре данная концепция спектакля осталась без изменения и Главк не счел возможным принять спектакль. В создавшейся ситуации главный режиссер театра тов. Любимов Ю. П. повел себя вызывающе, демонстративно игнорировал замечания комиссии, выступил с рядом публичных заявлений о своем несогласии с мнением Главка. Несмотря на запрещение Главка, проводил публичный показ репетиций спектакля.
Без согласования с Главком после просмотра спектакля 25 декабря тов. Любимов Ю. П. организовал широкую дискуссию с тенденциозно настроенной частью художественно-творческой общественности Москвы, выступив с недостойными заявлениями в адрес руководящих органов культуры и призывами «дать бой руководящим инстанциям». В ходе выступлений ряда представителей (А. Аникст, Б. Окуджава, А. Шнитке, Б. Можаев, Ю. Карякин, Д. Покровский, 0. Фельцман[1135] и др.) были также допущены грубые выпады в адрес руководящих инстанций, выступления носили провокационный характер.
Предложения, внесенные руководством театра по перспективному репертуарному плану, в своей основе носят ущербный характер в идеологическом отношении.
В связи с тем, что тов. Любимов Ю. П. неоднократно вел себя подобным образом в период выпуска ряда спектаклей, Главк просит рассмотреть вопрос о партийной ответственности главного режиссера театра Драмы и комедии коммуниста Любимова Юрия Петровича.
Начальник Главного управления культуры Мосгорисполкома В. И. Шадрин