Тагу. Рассказы и повести

— Чкиди до кириби, димта-тириби, — пропела она на манер Кваци и, подражая ему, привстала на цыпочки. — Димта-тириби, чкиди до кириби, — и совсем уже неожиданно, глядя парню в глаза, спросила:

— Кваци, кто такие эти люди?

— Какие люди?

— Гости Джонди.

— Они… просто люди… Просто гости Джонди. Приходят и уходят. А ты, если не хочешь сыра, поешь осетра. — Он снял со стены копченую на дыму рыбину. — Кушай, девушка.

— Скажи, Кваци, нас отпустят сегодня? — спросил Гудза.

— А разве тебе плохо у меня, братец?

— Я хочу домой, к отцу. Когда нас отпустят?

— Не знаю, братец, не знаю. Может, завтра, а может…

Тень пробежала по лицу Нати. Она не хотела уходить из лагеря ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.

— Замолчи и кушай, — прикрикнула она на брата.

— Я хочу домой. Ну когда же нас отпустят, Кваци?

— Оставь меня в покое, братец. Что ты ко мне пристал, — рассердился на мальчика и Кваци. Обиженный и испуганный этим окриком, Гудза подошел к сестре и прижался к ней. Нати подивилась такой внезапной перемене: только что Кваци был весел, а сейчас мрачен, как туча. Почему он рассердился на Гудзу?

— Какой у тебя вкусный сыр, Кваци, — сказала Нати.

— Это я его приготовил.

— У тебя, оказывается, золотые руки, Кваци.

— Правда, вкусно? — обрадовался парень.

— Я еще никогда не ела такого сыра. И овечка у тебя получилась совсем как живая. Чкиди до кириби, димта-тириби, — снова пропела она, но, увидев, как потускнели только что такие веселые глаза Кваци, смущенно умолкла.

Вдруг Кваци настороженно поднял голову. Было слышно, как стража со скрипом открывает для кого-то ворота. Истошно залаяли, гремя цепями, потревоженные собаки.

— Уходят, — сказал Кваци и направился к двери.

— Кто уходит? — спросила Нати.

— Те люди… Чтоб они ослепли и навсегда потеряли дорогу сюда.

— Кваци! — взмолилась Нати. — Скажи мне правду, Кваци.

Но Кваци уже не было в хижине.

В тот день никого из пленных не отпустили домой. Измученные люди напрасно ждали до самого вечера, что вот-вот их построят и Джонди, обходя строй, скажет: "Уйдешь сегодня". Но оказалось, что Джонди и Кваци уехали из лагеря. Куда? Этого никто из пленных не знал, А люди Хурциа на такой вопрос не отвечали. Не отвечали они и на другой.

— Когда же нас отпустят? — спрашивали пленные у тех, кто раздавал им еду.

"Не знаю", "Это меня не касается", — отвечали одни, а другие либо просто молчали, либо, пожимая плечами, говорили: "Отчего вы спешите? Мы вас кормим и поим. И не все ли равно, сегодня ли вас отпустят или завтра?"

Так они говорили пленным, словно сами позабыли, что такое родной дом.

А может, и забыли.

Раздав пленным пищу, эти люди разошлись по своим пацхам и до самого вечера уже не показывались на улице. Видимо, им не велено было общаться с пленными.

Наступил вечер. Стража отпустила собак, и, как только кто-нибудь из пленных приближался к изгороди, псы набрасывались на него и отгоняли прочь.

"Почему нас сторожат собаки? — спрашивали друг друга пленные. — Куда ушел Хурциа с большинством своих людей? Что происходит в лагере и за его стенами? Что нас ждет?"

Уже совсем стемнело, когда один из людей Хурциа, должно быть начальник стражи, сказал впавшим в отчаяние пленным, что у переправы были замечены турецкие лазутчики, они, видимо, ищут лагерь, а Джонди и Кваци пытаются там в горах и лесах сбить их со следа.

— Джонди сказал, что вернется поздней ночью и потому сегодня отправки не будет.

Такое сообщение никого не успокоило. Значит, янычары близко. А что, если они найдут лагерь? Что тогда?

Все же к полночи изнуренные люди уснули. Только Нати не спала. Она много раз подкрадывалась к пацхе Джонди. У дверей хижины лежала огромная, как барс, собака. Услышав шаги девушки, она поднимала голову и так смотрела на нее, что у Нати душа уходила в пятки. Девушка поспешно возвращалась к хижине Кваци, садилась возле спящего брата, и это ее немного успокаивало. Но проходило некоторое время, и какая-то сила толкала Нати: Встань! Пойди посмотри, может, уже возвратился Джонди.

На пятый или шестой раз собаки у пацхи не оказалось. "Пришел". Нати осторожно открыла дверь. Лунный свет проник в пацху, и Нати увидела Джонди. Он лежал по обыкновению обнаженный по пояс, его пистолеты и кинжал были сложены у изголовья. Нати никак не могла решить: подойти ли ей к Джонди или лечь в самом углу на бурку. Она не могла понять, спит ли Джонди или нет. Глаза у него закрыты. Но, может, он и не спит, может, ждет меня? Я подойду к нему, тихо подойду, — набравшись смелости, наконец-то решилась Нати, но ноги не повиновались ей. "Пойду, подойду", — и снова не смогла сдвинуться с места. Так и стояла она, словно скованная, посреди пацхи, пока Джонди не повернулся к стене. "Спит, — успокоилась Нати. — Спит, иначе он позвал бы меня".

Она прошла в свой угол и легла на бурку.

Над головой ее все еще висело облако лунной пыли, и в этой пыли, как и той ночью у водопада, она увидела Джонди. Он стоял перед ней, обнаженный по пояс, и ждал… Ее ждал. Тело его блестело, как сталь. Нати встала, протянула руки, но Джонди отступил к своему ложу. Нати сделала шаг, затем другой, третий… Джонди отступал к своей постели. Нати сделала еще шаг. Еще. Она задела скамейку, и та с грохотом упала на пол. Джонди мгновенно вскочил, схватился за пистолет и, даже не посмотрев, кто стоит перед ним, взвел курок, но тут же опустил дуло пистолета. У него был чуткий, как у зверя, слух, и он даже сквозь сон услышал, как вошла Нати. Но сегодня ночью ему не нужна была женщина, и Джонди притворился, что не слышит. Теперь, увидев Нати у своей постели, Джонди рассердился, но постарался скрыть это от девушки, — она не должна знать, как испугала его, опрокинув скамейку.

А Нати все еще стояла у тахты и ждала. Джонди положил пистолет на место и растянулся на тахте. Некоторое время он лежал неподвижно, потом нехотя подвинулся.

Утром Нати проснулась первая. Голова ее лежала на груди у Джонди. Нати слышала его дыхание, биение его сердца — спокойное, слишком спокойное. Ей хотелось поглядеть на него. Ведь она еще по-настоящему не видела его лица. Она еще ни разу не глядела ему в глаза. Нати робко, — она боялась разбудить Джонди, — подняла голову. Лицо спящего Джонди было менее хмурым и замкнутым. Ей даже показалось, что Джонди собирается улыбнуться, и она тотчас же представила себе улыбающегося Джонди. Как красит улыбка это гордое и суровое лицо. Жаль только, что глаза у него закрыты, в глазах ведь отражается душа человека.

Нати долго, словно завороженная, смотрела на Джонди и, не удержавшись, прижалась щекой к его щеке. Джонди проснулся, резко оттолкнул Нати.

— Уже утро, — сказал он, поднимаясь, и вышел из пацхи. — Лошади готовы? — спросил он кого-то на улице.

И тотчас же послышался голос Кваци.

— Хат!

Нати похолодела от страха. Кваци! Наверное, и Гудза здесь вместе с ним. Сейчас они войдут, и я погибла. Она натянула на себя одеяло и свернулась в комочек.

Вернулся Джонди. Он одел верхнюю одежду, вооружился. Нати из-под одеяла следила за ним. Накинув на плечи бурку и даже не взглянув на Нати, Джонди вышел из хижины. Нати не почувствовала ни обиды, ни боли.