Тагу. Рассказы и повести
Шрифт:
Были только страх и стыд — вот сейчас войдет Гудза, он стоит у порога и сейчас войдет. У нее не было больше сил ждать. Нати быстро оделась, подошла к двери и сквозь нее поглядела на улицу. Джонди и Кваци уже не было, они уехали. И Гудзы здесь не было. Нати облегченно вздохнула и вышла из пацхи.
Лагерь еще спал, даже стражи не было видно, только собаки бессонно бродили по улицам и время от времени злобно рычали на выглянувшую из-за тучи луну. Тихо в лесу, тихо на улицах, тихо, ни шороха в пацхах. Нати сама не знала, почему эта тишина внушала ей такую, граничащую со страхом тревогу. Что в ней
Гудза спал сладким сном, руки его разметались поверх бурки. Он улыбался, наверное, видел во сне что-то хорошее. Нати прилегла рядом с братом, закрыла глаза, но уснуть не могла — таинственная и тревожная тишина пришла и сюда, под эту кровлю, и самым пугающим в этой тишине было то, что она как-то была связана с Джонди, с его поступками, молчанием, с его гостями, которые появились в лагере, как привидения. А люди Джонди, почему они такие угрюмые, замкнутые? От них слова доброго не вытянешь. Разве только с Кваци здесь можно поговорить. Но и Кваци… как странно он себя ведет. Эта его песня, этот разговор с Гудзой. Что все это значит?
Нати поняла, что ей все равно не заснуть, не дадут ей все эти мысли покоя, и вышла на балкон. Она села на скамью и, прижавшись спиной к стене, закрыла глаза. В лагере происходит много непонятного и странного, но при чем тут Джонди? Она старалась отделить Джонди от всего, что ее пугало и тревожило. Лишь он внушал ей доверие, с ним были связаны все ее надежды. Да что там говорить — вся ее жизнь. И как только она смела подумать о нем дурно. Разве это не он, Джонди Хурциа, вызволил их из турецкого плена? Это ради них он встает до рассвета и до полночи бродит по лесам, делая все, чтобы они не попали снова в лапы нехристей. Это ради них он подвергает себя и своих людей опасности.
Теперь ей стало жаль Джонди. Это была почти материнская жалость. Бедный, у него нет времени для любви.
Ему некогда даже поговорить со мной, а я… Но что из того, что Джонди еще не сказал мне о своей любви, все равно я счастлива. Боже мой, как я счастлива. Джонди мой. Он достоин, чтобы его любили сотни женщин, все женщины мира, а он мой, мой.
— С кем ты разговариваешь, Нати? — Протирая заспанные глаза, Гудза вышел на балкон.
Нати очнулась. Ей казалось, что она думает лишь про себя, а оказывается, вот разговаривает вслух. Но это уже не смутило Нати. Она не станет больше таиться перед братом.
— Я разговаривала с Джонди, — призналась Нати.
— А где же тут Джонди?
— Он уехал.
— Как же ты с ним разговаривала? — усмехнулся Гудза. "Ну, и выдумщица у меня сестра", — снисходительно, как подобает мужчине, подумал он и спросил: — И Кваци с ним уехал?
— И Кваци.
— Ты давно встала?
— Только что.
— А что тебе ответил Джонди? — спросил он уже без усмешки. — Когда нас отпустят?
— Гудза, я не уйду отсюда, — сказала она.
— Не уйдешь?
— Я хочу остаться здесь.
— С кем? С Кваци?
— С Джонди.
— Что тебе нужно у Джонди?
— Не знаю.
— Кто же это знает?
— Не знаю. Ничего не знаю, Гудза.
—
Что мне сказать отцу, когда он спросит меня, где Нати?— Не знаю.
Гудза сел на скамью рядом с сестрой.
— Что же все-таки сказать отцу? Не стану же я ему лгать?
— Зачем лгать? Так и скажи: Нати осталась с Джонди Хурциа.
— Он спросит: почему осталась, зачем?
— Не мучай меня, Гудза, — попросила она. — Почему, почему? Я и сама не знаю, почему.
— Нати, что с тобой случилось?
— Со мной случилось то, что я люблю Джонди. — Ей не хотелось этого говорить. Гудза еще ребенок, он не поймет.
Конечно, Гудза не понял, о какой любви говорит Нати. Зато он понял: у него отнимают сестру. Он испугался и схватил Нати за руку.
Глаза Нати наполнились слезами.
— Я люблю Джонди, Гудза.
— Но ты ведь и отца любишь, Нати, и маму, и меня.
— Я всех вас люблю, больше себя люблю.
— Так зачем же ты?..
— Но и Джонди я люблю. Он для меня лучше всех на свете.
— Почему?
— Ах, ты опять свое почему, — но она уже не смогла сердиться на брата. Да и за что на него сердиться? Она обняла Гудзу.
— Не спрашивай меня ни о чем. Поверь мне, Гудза, я и сама не понимаю, что со мной творится.
Нати горько заплакала.
— Не плачь, Нати. — Гудза едва сдерживал слезы.
— Что мне делать, Гудза?
— Я останусь с тобой, Нати, я не уйду без тебя.
— Нет, нет, ты не останешься, Гудза. Когда прогонят турок, мы с Джонди тоже приедем. И сыграем свадьбу.
Гудза недоверчиво улыбнулся.
— Свадьбу?
— Большую, веселую свадьбу, Гудза.
— И тогда Джонди будет твоим мужем?
— Будет, Гудза, будет. Джонди будет моим мужем, только моим.
— Не надо, — сказал Гудза, и улыбка сошла с его губ.
— Не говори так, Гудза. Джонди привезет тебе посеребренный пистолет и кинжал.
— Не надо мне пистолета, не надо мне кинжала, и Джонди не надо. Пойдем домой, к отцу. Я без тебя не уйду. Пойдем домой, Нати.
— Когда прогонят турок, приедем и мы с Джонди.
— А когда прогонят турок?
— Скоро, очень скоро, Гудза. Я слышала: Дадиани скоро приведет войско из Сванетии.
— Что такое Сванетия, сестра?
— Это страна. Такая же, как наша Одиши. Только сваны живут высоко в горах, выше вон тех облаков. А правит ими князь Дадешкелиани.
— Какие они, сваны?
— Такие же люди, как и мы. Такие же мужчины, женщины, дети. И так же, как и мы, они ненавидят янычар. И для Одиши, и для Сванетии янычары — враги.
— Что янычарам у нас нужно? Почему они наши враги?
— Не знаю, Гудза. Не знаю, что им нужно у нас, проклятым. Знаю только, что они не дают нам жить спокойно на нашей земле.
У въезда в лагерь остервенело залаяли собаки.
— Это они, — испуганно вскрикнула Нати. Она втолкнула брата в пацху и плотно закрыла дверь.
— Что тебя испугало, Нати?
— Я боюсь этих чужих людей. Что им здесь нужно? Почему они сюда приходят каждый день? Что они здесь потеряли? Что ищут? Я сердцем чую что-то недоброе.
Лай собак разбудил весь лагерь. Полуодетые женщины и мужчины выбегали из хижин и тревожно переговаривались друг с другом: "Что случилось, может, это турки?"