Таинства любви (новеллы и беседы о любви)
Шрифт:
– А они, знаете, какое давали объяснение? Она влюбилась в Валентина и сама обольстила его, а в нее был влюблен его друг Саша, как выяснилось, и очень страдал, намеревался даже броситься с Тучкова моста, и она, чтобы утешить, приняла и его...
– Боже! Ну, о чем мы говорим?
– Мы говорим о сексе, если воспользоваться для простоты, модным словечком.
– Секс? Что это такое?
– От слова сексуальность.
– Сексопильность.
– Сексуальное, сексопильное... Это свойство, присущее прежде всего нам, женщинам. Этим мы и нравимся мужчинам.
– А в мужчинах что нам нравится?
–
– Мы говорим о сексе. О любви я не стану ни с кем говорить, кроме любимого.
– Найди его.
– Я не очень на этот счет беспокоюсь: найдется сам.
– Хорошо, ты веришь. Я - нет. На меня никто не обращает внимания как на женщину.
– А ты женщина? Нет, не скромничай. Я заметила, с тобой мальчики охотно заговаривают.
– Ну, это же чисто по-товарищески.
– Сначала товарищ, - мы же все товарищи, ведь так, затем друг, затем, ой, и возлюбленная!
– Не лучше ли невеста и жена?
– С этим успеется. Я бы, пока свободна, ну, так, для пробы, чтобы затем, выйдя замуж, не глядеть по сторонам и все чего-то ждать, как сейчас.
– Всему свое время. Это правильно.
– Однако время наше уходит. Мы уже не первокурсники, когда только оглядывались вокруг, всего боясь, даже собственных желаний до стыда.
– Но это и хорошо. Я думаю, тут наша женская прелесть проступает как бы втайне и манит взоры.
– Женская прелесть - в жажде любви?
– Женская прелесть - сама любовь, ее проявление в нас.
– Но у кого она есть, у кого нет.
– У всех у нас она есть. Природа наша такая. Мы рождены...
– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.
– Мы явились на свет для любви.
– Если говорить о природе, мы рождены для продолжения рода человеческого.
– Это потом. Прежде всего надо повеселиться всласть с кем следует. Соблазн, наслаждение - разве не в этом наша женская суть? А потом как вознаграждение...
– Муки деторождения.
– Дети.
– Ну, пока мы сами ведем себя, как дети.
Как только начинаются такие разговоры, как ночь, вновь и вновь они возникают.
– У нас здесь строго. Порядки, как в монастыре.
– Откуда ты знаешь о порядках в монастыре? Небось, из «Декамерона» Джованни Боккаччо?
– Слыхала я о «Декамероне». Но разве там о монастырях?
– Нет, о монахинях, которые развлекаются с садовником.
– С садовником?
– Глухонемым садовником. Другого мужчину в женский монастырь не пустили бы.
– Нет, он только прикинулся глухонемым, чтобы ублажать монахинь без слов.
– Без слов?
– Есть дела, когда и слова не нужны.
– Дела? Это вы о любви? Как без слов о любви?
– Мы говорим о кознях дьявола.
– Нет, о кознях Эрота, который у христиан выдает себя за ангела-малолетку.
– Какие вы тут все продвинутые. А ведь вчерашние школьницы...
– Хорошо учились, из самых примерных...
– Примерные пионерки и комсомолки, хочешь сказать?
– Но нас же учили всему, и анатомии, и физиологии, и биологии, не говоря о поэзии, всей человеческой премудрости. Кто как, я училась любви еще с детского сада. А песни? Мы только и пели о любви, как соловьи.
– В самом деле! Я согласна. Но это же платоническая любовь?
–
Всему свое время.– А в нашем возрасте мы можем покуситься на нечто большее?
– В чем дело? Влюбляйся и люби.
Все эти разговоры ведутся - и за книгами, и за вечерним чаепитием, с уходом кого-то, может быть, на свидание, с возвращением кого-то откуда-то - с кино, с гостей, из театра, с сопутствующими рассказами, - и когда девушки, готовясь ко сну, заняты собой у зеркала, едва одетые и даже голые на миг, чтобы сменить белье или надеть ночную сорочку, - диалоги идут в разбивку - со сменой занятий и времени, в разных углах, или крупным планом две девушки, будто они переговариваются одни, потом вдруг вся комната и другие парочки...Но я для краткости веду рассказ в общем плане, даже не называя имен девушек и не описывая их внешности, да ведь, - улыбнулся Владимир Иванович, - у них же ваши имена и ваши внешности, пусть они одевались проще, в вековечные платья, юбки и кофточки, не знаю, как они этого достигали, всегда, как новенькие, всегда празднично нарядные.
– Легко сказать. «Никаких свиданий! Здесь вам не бордель!»
– Но и не монастырь!
– Мы сами, примерные девочки, наше общежитие превращаем в монастырь.
– А наших мальчиков в монахов, ущемляющих плоть бдениями над книгами, жизнью впроголодь, спортом, разгрузкой вагонов по ночам, - и это в лучшие годы!
– А Мария Лескова гуляет в свое полное удовольствие. Даже нависшая угроза выселения ей нипочем.
– Это она так держится - с парнями запанибрата.
– Мы все так держимся. Ведь мы еще и однокурсники.
– Все свои? Вот этим она пользуется, а мы нет.
– Ну, что ты хочешь сказать?
– Найти глухонемого и устроиться с ним в шалаше?
– Такую возможность упустили в осенних работах в колхозе! Только собирали картошку за трактором, а в ночь спали вповалку в заброшенном сельском клубе целомудренно, как дети.
– Говорили о чем угодно, только не о любви.
– С мальчиками мы просты и невинны, как и они сами. Так привыкли в школе.
– То-то и оно. А на Западе, говорят, сексуальная революция разразилась.
– Эх! Так и студенческие годы пройдут, не успеем оглянуться. А уедем по направлению куда-нибудь на край света - пиши, и молодость пропала зря.
– А что если нам переговорить с Лесковой?
– О чем?
– Как это она умудрилась сегодня с одинм, завтра с другим, и всем веселая забава?
Разговоры приобретают постепенно остроту.
– Это не нормально!
– Что?
– Живут бок о бок юноши и девушки, и никто не помышляет о любви. Все учатся.
– Почему не помышляют? Я так только об этом и думаю, да и мальчики тоже. Я по их взглядам это вижу и чувствую всем своим существом.
– И я - всеми фибрами души. Волнительно до жути.
– Боже! Мы же не в монастыре. Почему на ночь нам не приглашать кого-нибудь, кто нам по сердцу?
– Одного - на всех?
– Лучше одного, иначе что это будет?
– Лучше одного, конечно, так легче сохранить тайну.
– А он справится сразу с пятью?
– Мы по очереди.
– Правильно! А то напугаем до смерти.