Таинственное превращение

— Разве вы придаете такое значение возвращению Жильберты в Люверси?

— Нет, конечно! Но мне хотелось выиграть время и отсрочить свадьбу. Я слишком неловко за это взялась. Когда я увидела, что мне придется уступить, я просто придумала способ, не слишком похожий на капитуляцию. Ну вот, я и подсунула это Люверси. Долг платежом красен. И честь спасена. Впрочем, у меня и тут есть идея…

— Мне так показалось… Я не настаиваю… Я хотел только с вами поговорить. Два слова. У меня только что произошел интересный разговор с Жаном Морейлем у него дома…

И Лионель рассказал об инциденте с татуировкой и обо всем, что за этим последовало, обращая ее внимание на загадочный страх, который Жан Морейль испытывал ко всему, что касается драмы в Люверси.

Мадам де Праз слушала нетерпеливо.

— Я вовсе не отрицаю того, — сказала она, — что в его образе мыслей что-то такое кроется. Но что именно? По-моему, работать в этом направлении надо слишком долго, и это трудно, чревато случайностями. А время не ждет. У нас всего месяц до свадьбы, вот что важнее всего. Нужно действовать самым спешным, самым решительным образом. Надо пустить в ход все средства, чтобы помешать этому браку. Я трезво взвесила наши шансы. Я убеждена, что мы в настоящую минуту должны пренебречь выяснением роли Жана Морейля в смерти твоей тетки (если он даже играл в ней какую-нибудь роль, это еще надо доказать), и наш план должен состоять в том…

— Говорите!

Мадам де Праз удостоверилась, что никто не может их услышать. Они стояли в амбразуре окна. Кругом царило большое оживление. Звуки джаз-банда терялись теперь во всеобщем гуле разговоров, криков, смеха. Жильберта была центром внимания. Официальное сообщение о помолвке сделало ее кумиром, на которого полились поздравления, пожелания, нежность, улыбки, влажные взгляды… Графиня де Праз превращалась уже в бедную родственницу, которая сразу отойдет в тень, как только передаст связку ключей «жене Жана Морейля»…

Мадам де Праз воспользовалась всеобщим оживлением, чтобы совершенно свободно изложить сыну свой проект.

— Лионель, когда ты мне рассказывал о своем посещении префекта полиции, разве ты не обратил мое внимание на одну фразу… Разве префект не считает Жана Морейля-Фредди погибшим человеком, который снова может упасть на дно, стоит его только подтолкнуть?.. Не станем заходить так далеко и думать, что он мог убить. Но что он может украсть, это мне кажется весьма вероятным…

— Я вас понимаю. Нам нужен вор. Заставить его украсть, не так ли? Это чудесный план. Я об этом уже думал, будьте покойны.

— Да, сделать из него опять того, кем он был раньше. А если не был, то ввести его в это состояние! Мальчик мой, второе июня требует того, чтобы Уж-Фредди снова сделался взломщиком. Только в этом случае можно расстроить свадьбу.

— Вспомните, Жильберта страстно его любит и будет надеяться на его исцеление…

— Так или иначе, а свадьба будет отложена. Я уж позабочусь об этом, будь покоен. Ведь это будет не только мой долг, но и мое право. И тогда мы сможем действовать как нам вздумается. Впрочем, я женщин знаю… Достаточно увидеть, что любимый человек превратился во взломщика или развращенного маньяка, чтобы к нему остыть!..

Лионель был ошеломлен. Он и до этого преклонялся перед энергией своей матери. Он знал ее сильный и властный характер, внезапно развертывавшийся под напором обстоятельств. Им овладело чувство дисциплины. Он был готов исполнять ее приказания.

— Что мне надо делать?

— Пусть Обри познакомится поближе с Ужом-Фредди. Пусть поскорей войдет к нему в доверие. И пусть его искусит Пусть научит его, совратит. Для этого достаточно нескольких дней. Когда ему покажется, что он готов, что он достаточно созрел для подходящего случая, мы создадим этот случай.

— Полагаете ли вы, что я сам должен в это вмешаться?

— Лично — нет. Жан Морейль не знает Обри. А ты ему знаком. И, по-моему, лучше не играть с огнем. Достаточно какого-нибудь слабого воспоминания, маленького контакта в памяти обеих личностей, и для нас все будет кончено.

— У нас есть противник…

— Человек, о котором говорил префект? Тот, кто наблюдает за тем, чтобы Фредди не скомпрометировал Жана Морейля? Я об этом думаю. Важно узнать, кто это, и действовать на его протеже без его ведома. Ты имеешь какое-нибудь понятие, кто этот скрытый ангел-хранитель?

— Никакого. Префект на эту тему был весьма лаконичен, а Обри не успел еще хорошенько обследовать ночную жизнь Ужа-Фредди.

— А Ява?

— Пока ничего о ней не могу сказать. Но с этой стороны я не предвижу препятствий. Это одна из тех девушек, для которых идеал — быть рабыней какого-нибудь циркового героя. Не думаю, чтобы ее интересовало преступное прошлое Ужа-Фредди или чтобы ей необходима была его незапятнанная честь. Скорее напротив…

— Было бы, однако, важнее, — сказала мадам де Праз, — чтобы Обри не держал ее в курсе своих намерений, и лучше пусть он действует тайком.

* * *

Лионель издали следил за танцующими Жаном Морейлем и Жильбертой. Его воображение рисовало ему синюю змею на руке обнимавшего ее молодого человека.

— Если б она знала! — прошептал он.

И Лионель представил себе Жана Морейля не в костюме от английского портного, а в фуражке, без воротника и галстука, в холщовых башмаках — того Жана Морейля, которого он видел крадущимся в темноте ночи. Светское танго превращалось в вульгарную пляску, Жильберта принимала образ Явы…

— Если б она знала! — повторил он, глядя на мать с выражением нездоровой радости.

— Будь покоен! — уверила мадам де Праз. — Она узнает!

Слушая эти слова, Лионель не мог оправиться от изумления.

— Но ведь вы ее любите! — воскликнул он.

— Конечно Но я прежде всего мать. А потом, разве я стараюсь не о ее счастье? Раз ответственность за ее будущее на мне, разве я могу отдать ее какому-то сумасшедшему который проводит ночи в кабаках?

Лионель сознавал, что это так, хотя все-таки был смущен той душевной легкостью, с какой мать приносит ему в жертву счастье Жильберты Он не сомневался в том, что она точно так же принесла бы ему эту жертву, если б Жан Морейль оказался совершенно безупречным. Перед ним был поразительный пример материнской любви, выродившейся в страсть, в которую некоторые женщины вносят всю неистовую пылкость, всю исключительность большой любви.

— Ты не танцуешь? — спросила мадам де Праз.

— Да… — ответил задумчиво Лионель. — Я вспомнил о том, что Жан Морейль обедает с нами. У меня больше не будет случая с вами поговорить до театра. Вы мне ничего не скажете по этому поводу? Я полагаю, что вы прибегаете тут к гамлетовскому приему?

Он улыбнулся своему удачному намеку.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вы не помните? Значит, вы подражаете Шекспиру, сами того не сознавая. Ну, maman, давайте обновим ваши классические знания… Гамлет подозревает королеву-мать и короля-отчима в том, что они убили короля-отца. Он приглашает их на импровизированный спектакль, в котором приезжие комедианты разыгрывают состряпанную им пьесу — пьесу воспроизводящую предполагаемое убийство. Королевская чета смущена, выдает себя; Гамлет, наблюдающий за ними, прикрываясь веером, испускает неистовые крики, и преступники обнаружены!