Таинственный ключ и другие мистические истории

– Кто это? – выдохнула она.

– Роза, – с усмешкой отвечал Трехерн и добавил, словно опасность уже миновала: – Как вы намерены объясняться с майором? Зачем вызывали его на разговор?

– Измыслю какое-нибудь затруднение, в котором мне нужен мудрый совет. Майору будет лестно, я же, сделав его своим мнимым конфидентом, смогу дурачить этого достойного человека сколько заблагорассудится. Он раздражает меня тем, что постоянно следит за мной. А теперь ведите меня в столовую и становитесь прежним душкой.

– Это невозможно, – отвечал Трехерн, доказывая обратное.

Глава IV Кормление павлинов

Зрелище действительно было прелестное. Двенадцать горделивых птиц частью расселись на широкой каменной балюстраде, частью бродили по террасе, позволяя солнечному свету играть на зелено-золотых шеях и роскошных хвостах, либо распущенных веерами, либо тянущихся следом, подобно шлейфам. Тем милее, по контрасту с великолепными птицами, была их юная хозяйка в простом утреннем платьице и подбитой мехом накидке с капюшоном. Она кормила любимцев с рук, произнося их прихотливые клички, смеясь их выходкам и от всего сердца наслаждаясь зимним солнцем, свежим ветерком и собственной юностью.

Тихонько приблизившись, Трехерн наблюдал за девушкой влюбленными глазами и с горечью думал, что никогда еще она не была ему дороже, чем сейчас. Накануне Октавия деликатно избегала его, прощаясь с ним вечером, ограничилась тем, что наскоро пожала ему руку, а сегодня не пришла, как раньше, в библиотеку пожелать ему доброго утра. До сих пор Трехерн делал вид, что не замечает перемен, однако тут, вспомнив свое обещание тетке, решил показать Октавии, что он все понимает и смиряется с отношениями, которые отныне будут между ними.

– Доброе утро, кузина. Я тебя не спугну, если проедусь разок-другой по террасе? – произнес Трехерн бодрым голосом, но с легким упреком во взоре.

Октавия тотчас пошла к нему, протягивая руку, причем ее щечки были розовее, чем обычно, а в правдивых глазах стояли слезы. Голос предательски дрогнул, когда она заговорила с жаром:

– Вопреки всему, я хоть мгновение побуду самой собой. Морис, не думай, что я сержусь, не упрекай меня, не спрашивай разрешения находиться там, где я. У перемены есть причина. Я не своевольничаю, а демонстрирую послушание.

– Родная моя, мне это известно. Я хотел показать, что все понимаю. Эннон хороший человек, он тебя вполне достоин, и я желаю тебе счастья, которого ты заслуживаешь.

– Серьезно? – Октавия вгляделась кузену в лицо.

– А ты сомневаешься?

Трехерн настолько успешно скрыл свои чувства, что ни мимика, ни голос, ни жест не дали Октавии ни единого намека на их наличие. Она потупилась, помрачнела и опустила простертую к Трехерну руку – вроде бы с целью приласкать павлина, что жадно клевал корм в ее корзинке.

– Бедняжка Аргус, – начала Октавия, меняя тему, – ты растерял свои нарядные перья, и все отвернулись от тебя, кроме малютки Юноны, которая не забывает старых друзей. Вот, возьми и раздели угощение с нею.

Трехерн улыбнулся и быстро произнес:

– Если на то пошло, я и есть Аргус, а ты была мне милой малюткой Юноной с тех пор, как я лишился перьев. Будь прежней и увидишь, какой я верный друг.

– Хорошо.

Вернулась знакомая улыбка, а глаза вновь открыто встретили взгляд Трехерна.

– Спасибо! Мы все выяснили, и слава богу. Я не прошу возврата к тому, что было, и на него не надеюсь. Такое невозможно. Известно ведь: стоит появиться воздыхателю – друга задвигают на задний план. Я согласен быть вторым там, где столь долго был первым. Не считай, Тави, что обижаешь меня невниманием, будь счастлива со своим возлюбленным, милая. А если когда-нибудь не придумаешь более приятного занятия, вспомни о старичке Морисе и приди к нему.

Октавия отвернулась, чтобы кузен не увидел, как сердитый румянец залил ее щечки и как блестят в глазах слезинки. Наконец она заговорила:

– Лучше бы Джаспер и мама оставили меня в покое. Терпеть не могу воздыхателей и не нуждаюсь в таковых. Если Фрэнк продолжит надоедать мне, честное слово, я уйду в монастырь!

Морис рассмеялся, повернул к себе ее личико и произнес убедительно:

– Нет, ты сначала его помучай – и матушке угодишь, и позабавишься. Дополнительного вреда Фрэнку не будет, он и так уже влюблен; а твое сердце свободно – вот и проверь, что можешь сотворить с этим молодым человеком. А у меня новый предмет изучения, я по тебе сильно не затоскую.

– Ты очень великодушен. Я постараюсь. Почему это миссис Сноудон не идет? У меня в два пополудни назначена встреча, если я не появлюсь, Фрэнк опять скроит трагическую мину. Он, видишь ли, учит меня играть в бильярд. Я и не думала, что это так увлекательно – а вот прямо загорелась.

– Что ж, недурное начало. Надеюсь, ты усвоишь двойной урок, а Эннону в обоих случаях достанется понятливая ученица.

– Ты сегодня очень бледен, Морис. Тебя мучает боль? – внезапно спросила Октавия, бросив прятать свое смятение под нарочитой беззаботностью тона.

– Ничего, приступ ненадолго. Миссис Сноудон ожидается с минуты на минуту – я видел ее в холле. Я сам покажу ей павлинов, если ты предпочтешь уйти. Подозреваю, что она не будет против такой перемены, ведь, в отличие от меня, ты ей не симпатизируешь.

– Именно так. А вы заранее договорились? Что ж, понимаю – и удаляюсь; роль мадемуазель De Trop [29] не по мне.

Внезапный огонь вспыхнул в глазах Октавии, неожиданное отвращение заставило ее поджать губки, а многозначительный взгляд переместился с кузена на дверной проем, ибо там уже стояла миссис Сноудон – готовая к выходу, ожидающая, пока горничная принесет теплые вещи.

29

Лишний, избыточный (фр.).

– Ты намекаешь на записку, которую сама же и похитила? Что это на тебя нашло, Тави? – спокойно спросил Трехерн.

– Я следила за ее манипуляциями с вазой, подумала, что записка предназначена Джасперу, и взяла ее, – прямо отвечала Октавия.

– Почему же непременно Джасперу?

– А он сам рассказывал, как познакомился с миссис Сноудон, и уж так заливался насчет ее красоты, так заливался!

– У тебя хорошая память.

– Да – касательно тех, кого я люблю. Вчера я наблюдала, как она держалась с Джаспером. Я видела, что мой брат восхищен ею, а когда они вдвоем стояли у камина и смеялись, я поняла, что эта женщина вздумала заново обворожить Джаспера.