Так было

— Привет комсомольскому вожаку. Проходи, товарищ Садовщикова. Мы всегда рады таким гостям.

В кабинете оказался незнакомый лейтенант с орденом Красной Звезды на кителе. Здороваясь с Верой, он так пристально посмотрел ей в глаза, что она нервно передернула плечами, потупилась. Лицо ее стало серьезным.

Председатель почему-то усиленно принялся усаживать Веру, приговаривая:

— Садись, садись. Ты у нас редкий гость. Да разболакайся, а то сопреешь, гляди, как тут натоплено.

— Ничего, — Вера натянуто улыбнулась. — Пар костей не ломит. — Поймала ускользающий взгляд председателя. — Зачем вызывали?

— Видишь ли, какая заковыка… Поручено нам обследовать положение семей фронтовиков. Вот и товарищ лейтенант для этого приехал. Ну а без комсомолу, сама знаешь, никакое дело не деется. Вы же у нас авангард. Резерв и все такое…

Вера слушала председателя, а сама все время чувствовала на себе холодный и острый взгляд лейтенанта. Этот взгляд беспокоил ее, раздражал, настораживал. В конце концов она не выдержала, повернулась к нему и неприязненно спросила:

— Чего вы разглядываете меня?

— Любуюсь. — Лейтенант криво усмехнулся. — Красивая вы. Муж, наверное, забомбил письмами. Тут уж не до войны, когда дома такая жена осталась.

— По себе судите? — разъярилась Вера.

— По себе, — просто ответил лейтенант и вдруг заговорил доверительно. — Хоть и мало воевал, всего восемь месяцев, а знаю, как ждет солдат письмо от любимой. Читает его в день раз двадцать и все норовит разглядеть что-то между строк. Вам муж, наверное, часто пишет?

— Не чаще других.

— Где он сейчас… на каком фронте?

— Я только номер полевой почты знаю.

— Давно последнее письмо получили? — Взгляд лейтенанта опять стал подозрительным и холодным.

Вера ответила торопливо:

— Не помню точно, — и повернулась к председателю. — Так чем же мы можем помочь?

— Тут, девка, делов невпроворот. Надо у всех солдаток дома побывать, обследовать, а потом сообща решить, кому и чем пособить. У тебя комсомольцев-то сколько?

— Двадцать три.

— Выдели нам на это дело человек пять и подошли сюда завтра утречком.

— Хорошо.

Вера вдруг подумала: «Может быть, что-то случилось с Федором?» Хотела спросить об этом лейтенанта, но не решилась. Медленно встала. Председатель и лейтенант тоже поднялись с мест. Надо было прощаться и уходить. Неловкое молчание становилось невыносимым, и, чтобы прервать его, Вера спросила:

— Так я пойду?

Председатель в ответ только плечами пожал, дескать, мы тебя и не задерживаем, а лейтенант сказал:

— Зачем же? Посидите.

— До свиданья! — громко, с вызовом сказала Вера и нарочно не спеша поплыла к выходу. А спину ей жег лейтенантов взгляд.

Снег под ногами противно скрипел. Надоедливо орали галки, кружа над головой. Солнце затерли облака.

«И чего он так глядел на меня? Говорил одно, а на уме другое. «Любуюсь, красивая», а сам глазами насквозь прожигает. Черт. Все настроение испортил. Надо было отбрить его как следует. Наплевать, что он лейтенант и с орденом. А я язык проглотила».

Вере стало так стыдно и обидно за свою растерянность, что она остановилась посреди дороги и долго стояла, думала, не вернуться ли в сельсовет да проучить нахального лейтенанта. Опять пришла мысль о Федоре и вытеснила все другие. «Что-то случилось с ним. Что-то случилось… тяжело ранен… изувечен, убит?»

Повернулась и побежала назад. Она бежала изо всех сил, словно ее подгоняли.

В сельсовете была только сторожиха. Она испуганно посмотрела на запыхавшуюся Веру.

— Ты чего, девка?

— Где лейтенант?

— Военный-то? Только что уехал. И председатель с ним. В колхоз Жданова подались.

Вера тяжело опустилась на скамью у порога.

2.

Сторожиха сняла трубку с дребезжащего телефона. Послушала, помолчала, потом тихонько кашлянула и вполголоса проговорила:

— Слушает сельсовет. Чего ты надрываешься? Не глухие. Ну? Здеся она. — Сердито кинула трубку на подоконник. Подошла к Садовщиковой. — Иди, девка. Из правления тебя разыскивают. Да ты что уставилась, ровно ошалелая. Иди, говорю, зовут тебя.

— Меня? — Вера стряхнула оцепенение. Нехотя подошла к телефону. — Слушаю.

— Вера? Здравствуй. Что это ты от меня прячешься? — послышался необычайно глуховатый голос Синельникова. — Мы с Трофимом Максимовичем уже побывали на ферме. Посмотрели, поговорили. Молодцы, сдержали слово. Я и Василию Ивановичу успел позвонить, а тебя все нет. Домой к тебе посылали…

— Меня в сельсовет вызвали… по одному вопросу, — смущенно оправдывалась Вера. — Товарищ приезжал из района. Вот и задержалась. Извините уж…

— Ладно, извиню, если через пять минут будешь в правлении.

— Бегу, — выдохнула Вера и повесила трубку.

К правлению она направилась прямиком, по огородам. Еле выбралась из сугробов. Вошла запыхавшаяся, раскрасневшаяся. Сняла платок, тряхнула коротко остриженными темно-русыми волосами.

Синельников внимательно поглядел на нее, озабоченно спросил:

— Что ты такая?

— Какая?

— Смурая. Не рада, что приехал?

— Ой, что ты! Это я запыхалась. Напрямки, по огородам бежала. Боялась, что уедешь.

Голос у нее стал прежний: веселый и задорный, а в голубых глазах снова вспыхнули горячие искорки-смешинки. И только теперь она заметила, что у самого Степана тоже пасмурный вид. «Что это с ним?» Вера вопросительно и тревожно посмотрела на парня, и тот, не ожидая расспросов, поспешил объяснить:

— Не сплю ни черта. Некогда. — И, чуть помолчав, добавил: — А ты молодец. И дела в норме. Пойдем посидим где-нибудь. Надо кой о чем поговорить с твоими активистами.

— Пошли в читальню.

Пока Степан разговаривал с членами комитета, в читальню на огонек собралось много колхозников. Тут была и молодежь, и пожилые люди, и несколько вездесущих стариков, без которых не обходится ни одно собрание.

Курили, вполголоса переговаривались о том о сем, перекидывались немудрящими шутками.

Но вот наконец комитетчики отзаседали, и не успел Степан свернуть папиросу, как к нему уже подсел бородатый старик и без всяких предисловий попросил:

— Расскажи-ка, парень, что ныне на Волге-то-матушке деется. Ты, поди, больше нас газеты читаешь.