Так было
Шрифт:
— Можно рассказать, — охотно откликнулся Степан. Встал, одернул гимнастерку. Подошел к карте. Пригнулся к ней. Прищурившись, вгляделся. Ткнул пальцем. — Вот здесь Сталинград. Тут сейчас решается наша судьба. Гитлер из кожи лезет, чтобы захватить этот город, перейти Волгу и ударить нам в тыл. Не удалось взять Москву в лоб, так хочет прыгнуть ей на спину. Фашисты ничего не жалеют. Ни людей, ни машин. Пятьдесят отборных дивизий. Самых отпетых головорезов согнал сюда Гитлер. А сколько орудий, танков, самолетов! Многие тысячи. Поначалу фрицы крепко потеснили наших. Шестьдесят вторую армию
Вот я расскажу вам об одном связисте-комсомольце… Нашем сибиряке.
И Степан стал рассказывать о молодом связисте, который, будучи смертельно раненным, зажал в зубах концы провода и, восстановив таким образом связь, умер.
Женщины всхлипывали, мужики глушили душевную боль табаком. Степан замолчал, потянулся к стакану с водой. Откашлялся. И снова заговорил. О медицинских сестрах, переправляющих раненых через пылающую Волгу. О моряках, которые со связками гранат кидались под фашистские танки.
— Так дрались бойцы дивизии Гуртьева. И выстояли. Гитлер не раз назначал сроки захвата Сталинграда. Писал приказы, бросал подкрепления. Не помогло. Пока фрицы бились лбами о волжскую твердыню, командование Красной Армии разработало план прорыва гитлеровского фронта и окружения немецких войск на Волге. Блестящий план! Невиданная в истории войны операция. Теперь посмотрите, как этот план был претворен в жизнь. Вот здесь…
Голос Степана все накалялся и накалялся. Движения стали порывистыми, резкими. Впалые щеки покрылись пятнами румянца.
— Мы накануне великой победы! — Степан вскинул над головой кулак, медленно опустил его. — Триста тысяч фашистских солдат окружены. Они либо будут уничтожены, либо сдадутся в плен. Теперь весь мир видит, чего стоит геббельсовская болтовня о непобедимости гитлеровской армии, о молниеносной войне с Россией. Теперь уже никто не сомневается — придет великий праздник на нашу улицу. И скоро!
Степан отошел от карты, сел на стул и сразу обессилел. Полез было в карман за табаком, но к нему тотчас протянулось несколько рук с кисетами. Сворачивая папиросу, Степан спросил:
— Может, есть вопросы?
— А как же, — откликнулся бородатый старик. — Мне вот интересно, почему союзники по сю пору второго фронта не открывают?
— Союзнички наши еще думают да раздумывают, что выгоднее.
— Эта верна-а.
— На их надейся, а сам не плошай.
— У нас вся надежда — свой кулак.
Поднялась чья-то рука в заплатанном на локте ватнике.
— Что сейчас на Волховском фронте? Затишье или как?
— По сравнению со Сталинградом — затишье. А вообще-то везде идут бои.
— А на Западном? — с робкой надеждой спросил нежный женский голос.
У всех, кто собрался здесь, близкие были на фронте. За полтора года войны люди научились разбираться в путанице фронтов и направлений. По каким-то неуловимым признакам они узнавали местонахождение частей, в которых служили близкие. И теперь, читая сводку военных
действий, каждый прежде всего искал название фронта, на котором сражался сын, муж, брат или отец.Степан знал об этом и, не дожидаясь дальнейших расспросов, коротко рассказал о положении на всех фронтах, от Северного до Кавказского.
Не успел от карты отойти, а ему уже приготовили новый вопрос. И пошло:
— Куда подевались коммунисты Германии? Почему их не слышно и не видно?
— Кончится в сорок третьем война или нет?
— Как поступить в школу разведчиков?
— Когда будет новый набор девушек в армию?
В конце концов Степан не выдержал, шутливо взмолился:
— Пощадите, товарищи!
Его пощадили и в девятом часу вечера стали расходиться по домам. Вера и Степан вышли последними.
— Ну что, комсорг. Пора прощаться. Если время есть, проводи меня до конного двора. Заложу своего рысака и двину домой.
— На ночь-то глядя?
— Я волков не боюсь.
— Лучше оставайся, переночуешь, а утречком пораньше выедешь.
— Нет. Завтра с утра предстоит одно большое дело. Поеду.
Вера взяла его за рукав.
— Останься. Сегодня у меня день рождения. Двадцать стукнуло. Будет маленькая вечеринка. Подружки уже ушли ко мне, Приглашаю и тебя.
Степан ответил не сразу. Зачем-то снял шапку и снова надел. Потом принялся вертеть в руках рукавицу. Вера не вытерпела, тронула парня за локоть.
— Ну?
— Пошли.
Его появление вызвало веселый переполох среди Вериных гостей. Пока Степан раздевался да умывался, пока девушки рассаживались вокруг стола, норовя угодить подле желанного гостя, лупоглазая Дуняша сбегала за гармошкой.
Степан оглядел праздничный стол, и у него засосало под ложечкой, а рот наполнился голодной вязкой слюной. Еще бы: он сегодня не ел с самого утра, а тут были и соленые грибы, и огурчики, и капустка, картофельные, творожные, морковные шанежки и пирожки. Посреди стола призывно возвышался графин с бражкой.
Степан прицелился глазом в румяный картофельный пирожок, поднял вилку и потянулся было к поджаристому искусителю, да вовремя спохватился: как-никак, а в гостях. Надо иметь выдержку. Положил вилку на место и принялся подшучивать над девушками, которые, мешая друг другу, переставляли на столе тарелки и стопки. Они преувеличенно громко смеялись над его шутками, лукаво поглядывали на него, неумело острили. В комнате стоял галдеж, как на птичьем базаре.
И все-таки выдержки Степану хватило ненадолго. Видя, что хозяйка не торопится с началом ужина, он поманил ее пальцем и сказал так, чтобы слышали все:
— Послушай, Вера. Мой истощенный организм больше не может ждать. Еще пять минут — и перед вами будет молодое, красивое, бездыханное тело.
Девчата как будто только и ждали этих слов. Моментально наполнили стопки, и Дуняша произнесла первый тост за здоровье именинницы.
Выпив стаканчик бражки, Степан набросился на еду. В его тарелку со всех сторон подкладывали закуски, и она, как скатерть-самобранка, всегда была полной.
Пили за победу, за исполнение желаний, за верную дружбу.