Так было

— Знаешь, Степа, вот кончится война, ты приедешь к нам учиться. Придешь ко мне, и мы, взявшись за руки, будем ходить всю ночь. Я покажу тебе Ленинград. Тогда ты поймешь меня и полюбишь навсегда этот город.

— Все равно, все равно, — упрямо твердил Степан. — Я не променяю Сибирь ни на какой Ленинград. И я не хочу, чтобы ты уезжала отсюда! Ни сейчас, ни после войны. Ни-ког-да.

Они остановились. Уже совсем рассвело. Степан увидел в глазах девушки изумление, на щеках — розовые пятна румянца.

— Почему ты не хочешь, чтобы я вернулась в Ленинград?

Степан прищурил серо-зеленые глаза, сжал зубы так, что четко проступили острые скулы.

— Не хочу, и все. Поняла? Не хо-чу.

Повернулся и молча ушел. Она стояла и смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за поворотом.

На следующий день Зоя сама пришла в райком комсомола. Приветливо улыбнулась, подсела к столу. Сказала просто, обычным голосом:

— Я к тебе, Степа, посоветоваться о программе агитбригады. Мне кажется, ее надо целиком обновить. Как ты думаешь?

— Конечно! — сразу согласился он.

— Тогда давай посмотрим вместе. Я тут кое-что набросала. С ребятами договорились. Они — за. Но ты — наш политрук и конферансье. — Она мягко улыбнулась, опустила глаза. — Словом, давай подумаем вместе.

В это время позвонила Вера Садовщикова.

— Завтра у нас молодежный вечер, — зазвенел ее сочный голос, — а гармониста нет. Приезжай. Молодежь ждет. Приедешь, Степа?

Полуприкрыв ресницами глаза, Зоя внимательно смотрела на него. Степану казалось, что она слышит Верины слова и понимает их тайный смысл. Парень покраснел. Торопясь поскорее отделаться от Веры, принялся бессвязно доказывать ей, что очень занят и никак не сможет приехать в «Колос».

— Ладно, — обиделась Вера. — Мы не приневоливаем. Не можешь — не надо. Было б предложено.

…Степан приехал в «Колос» позже — в разгар уборочной, вместе с комсомольской агитбригадой.

2.

Культбригадовцы направились осматривать клуб, а Степан с Зоей зашли в правление. Там оказалась и Вера.

Она не вмешивалась в разговор Степана с председателем. Исподлобья поглядывала на Зою и молчала. Степан перехватил ее ревнивый взгляд, заторопился.

— Ну, мы пойдем, Трофим Максимович. Сейчас подзаправимся — и на поля. Вечером концерт в клубе. Пошли, Зоя.

Едва они отошли от конторы, как сзади окликнули.

— Товарищ Синельников!

Степан обернулся. Вера стояла, презрительно щурясь и слегка поводя плечами.

— Можно вас на минуточку?

Он подошел, вгляделся в лицо Веры и подивился его необыкновенной яркости. Густые, будто подведенные, брови, тугие румяные щеки, налитые вишневые губы. Она смотрела на него вприщур, нервно покусывая уголок шелковой косынки.

— Что тебе? — сухо спросил он.

— Не догадываешься?

— Нет.

— Жаль. — Опустила глаза и тихо, с горькой обидой проговорила: — Что ты меня сторонишься, Степа? Думаешь, я навязываться тебе буду?

Степан промолчал.

— Забыл? — тихо спросила Вера.

— Нет.

— Не забыл? — вскинула Вера загоревшиеся глаза. — Зачем же мучаешь?

От ее укоризненно-нежного взгляда, от приглушенного волнением голоса, от того, как вся она подалась к нему, Степану стало жарко. Сказал тихим голосом:

— Я и сам маюсь… Только сейчас мы все равно ни до чего не договоримся.

— А когда? — нетерпеливо спросила она. — Вечером, Да? — Понизила голос до шепота. — Я так ждала тебя. Измучилась. Поговорить хотела. Душу отвести.

— Ладно. Встретимся после концерта.

— Хорошо, Степа. — И пошла уверенной быстрой походкой.

Степан направился к Зое. Она вертела в руке листок подорожника. Лицо задумчивое. Губы необычно плотно сжаты, а между светлых бровей обозначились две поперечные глубокие морщинки.

— Пойдем, — позвал ее Степан.

Шли рядом, не глядя друг на друга. Вдруг Зоя остановилась, глянула в упор.

— Любовь?

— С чего ты взяла? — Степан покраснел.

— Она так смотрела на тебя. И очень нервничала. Красивая девушка и любит по-настоящему…

— Знаешь что, Зоя… — закипел Степан.

Она предостерегающе дотронулась до его руки.

— Извини, пожалуйста. Я вмешиваюсь совсем не в свое дело… Извини. — И торопливо рванулась вперед…

— Зоя! — крикнул он вслед.

Она пошла еще быстрее, почти побежала.

— Зоя!

Она уходила все дальше.

— Товарищ Козлова!

Зоя остановилась так резко, будто налетела грудью на невидимую преграду.

Он подошел к ней. Хотел шуткой загладить неприятную размолвку, но Зоя, не глядя на него, сказала подчеркнуто официальным тоном:

— Я слушаю вас.

Теперь обиделся Степан. Отчеканил по-военному:

— Останетесь здесь. Подготовите клуб к концерту. Мы разделимся на две группы и выедем в бригады. К вечеру вернемся.

— Хорошо, товарищ Синельников.

Целый день Степан с группой агитбригадовцев ездил по полям. Они рассказывали хлеборобам о событиях на фронте, выпускали «молнии» и «боевые листки», писали лозунги, устраивали летучие концерты.

Прощаясь, Степан приглашал колхозников на вечерний концерт. «А частушки будут?» — спрашивали его. «Обязательно», — отвечал он. Его долго не отпускали: советовали, кого и за что продернуть в частушках. Скоро потрепанный блокнот Степана вместил в себя множество интересных фактов. Тогда он сказал Лазареву:

— Ты проведи беседу в бригаде, а я посижу, посочиняю.

Он отошел подальше от полевого стана, забрался под суслон и принялся писать коротенькие четверостишия…

Когда совсем стемнело, колхозники стали сходиться в клуб. Рассевшись по лавкам, курили, грызли семечки, негромко переговаривались. Мальчишки расположились на полу перед сценой, облепили подоконники, забили проходы. Они дурачились, ссорились и даже ухитрялись подраться.

Когда Борька объявил, что перед концертом Синельников сделает доклад о краснодонцах, послышались возгласы:

— Только покороче!

— Давай сначала концерт, потом доклад.

— Сами читали!

Но вот Степан вышел на сцену. Постоял, выжидая тишины. Заговорил во весь голос:

— Это было в сентябре сорок второго года. В оккупированном Краснодоне фашисты устанавливали «новый порядок» — порядок кнута и виселицы. Но наш народ не подставил шею под немецкое ярмо, не склонил головы, не опустил рук. Лучше умереть стоя, чем жить на коленях! И по призыву отцов молодежь поднялась на борьбу с врагом…