Так было

В зале сразу стало очень тихо. Василий Иванович вышел из-за стола, подошел к краю сцены. Ловким, быстрым движением одернул гимнастерку, засунул пальцы рук под широкий ремень, разогнал по бокам гармошку складок. Скользнул взглядом по лицам собравшихся.

— По справедливости здесь следовало бы выступать бывшему комбату Андрею Федотову. — Рыбаков показал на смущенно покрасневшего Андрея. — Но он отказался. Батальоном в бою командовать мог, придумать вот это собрание тоже сумел, а от речи отказался. Это к слову. Теперь о деле. У нас в райцентре почти триста инвалидов. Все они мужественно и стойко дрались с врагом, полили своей кровью родную землю. Честь им за то и слава. Только кое-кто думает, будто на этой славе можно век прожить. Пальцем о палец ударить не желают. Месяц за месяцем отдыхают да бражничают. Мы, мол, свое отвоевали. А есть и такие, что нашивками да медалями норовят прикрыть совсем неблаговидные дела — спекулянтство, барышничество, хулиганство. Женщины и детишки надрываются в работе, а молодые трудоспособные мужики по чайным да буфетам отираются, семечками торгуют, табаком спекулируют.

В зале заволновались. Полетели рассерженные выкрики. Рыбаков свел брови к переносью.

— Не ершитесь. Мы здесь все солдаты. Потому обязаны говорить друг другу правду в глаза. Вот я и говорю эту правду вам. А то, что она горька и кое-кому очи щиплет, так в этом повинны вы сами, никто другой. И кончим об этом. Мы пригласили вас не для упреков, не для перебранок. — Помолчал. — Третий год идет война. Каждый день гибнут люди. Наш долг помогать фронтовикам. У нас уйма дел, к которым вы могли бы приложить руки. Скажу об одном из них — о строительстве. В районе одна средняя школа. Она размещается в семи помещениях. Основное здание школы разваливается. Надо немедленно строить школу, двухэтажную, капитальную. Иначе ребятишкам негде будет учиться. И как бы ни было трудно — мы должны построить новую школу. Может, кто из вас не согласен с этим?

— Доброе дело!

— Согласны!

— Мы-то при чем?

— Давно пора!

— Стройте на здоровье!

— Хватит трепаться, ближе к делу!

— Не возражаем!

Летели и летели выкрики из разных концов зала. И одобрительные, и насмешливые, и недоуменные, и ядовитые. Рыбаков выждал, пока они стихли.

Потом спросил:

— Так, может быть, кто-нибудь всерьез против строительства школы? Если есть такие, пусть выскажутся. Есть такие?

— Нет, — разом гаркнуло десяток глоток.

— Тогда будем голосовать. Кто за новую школу, поднимите руки.

— А у кого их нет?

— Пускай сосед две поднимет, — отшутился Рыбаков. Обвел взглядом зал. — Видите, сколько рук. Вот мы и решили объединить эти руки. По предложению райстроя создается строительный батальон из бывших фронтовиков. Не гудите. Насильно никого не потянем. Только добровольцы. Командиром батальона назначен Федотов. Все бойцы стройбата будут получать деньги с выработки и рабочую хлебную карточку. Батальон будет строить школу. Рабочие и служащие райцентра помогут вам. Все. Отвечать на вопросы будет комбат.

Андрей встал. В зале шумели. Несколько инвалидов, грохоча костылями, прошествовали к выходу. Федотов вскинул руку.

— Товарищи!

В ответ послышалось:

— Наслушались!

— Хватит митинговать.

— Дайте сказать человеку!

— А ну заткнитесь! — загремел вдруг чей-то столь могучий голос, что пораженные фронтовики моментально притихли.

В середине зала выросла огромная фигура в матросском бушлате.

Раздвинув широченные плечи, матрос ткнул перед собой кулачищем и проревел:

— Хватит травить баланду! Я матрос и коммунист. И я говорю: дело придумал сапер. На гражданке я был каменщиком, сейчас тоже буду кирпичи класть. Правда, у меня полноги — деревяшка, да хрен с ней. А здесь, я вижу, немало почти совсем здоровых. Нечего им дрейфовать. Не к лицу. Пиши меня, комбат. Иванов моя фамилия. Старшина второй статьи.

— Верно, братишки! — Рядом с могучим Ивановым выросла гибкая фигура Борьки Лазарева. Он энергично взмахнул единственной рукой. — Верно, кореш! Тут кое-кто позабыл, как хлеб растет. Шинелка-то солдатская, а душонка гадская. И не рычите: могу поименно назвать. Только ни к чему это. Я не безработный, у меня одна рука. Но все свободное от работы время я согласен быть подручным у Иванова. Берешь, братишка?

— Добро! — громыхнул Иванов.

Так началась запись в стройбат.

Записалось сто восемьдесят девять человек.

Назавтра к месту стройки пришли лишь сто шесть.

Через неделю их осталось восемьдесят. Но это были настоящие работяги, у которых в руках спорилось любое дело.

Андрей в кровь растер культю, бегая по поселку. Надо было вооружать батальон инструментами, отвоевывать лошадей, вырвать хоть какие-нибудь стройматериалы. Он похудел, но стал менее раздражителен, чаще смеялся и шутил.

— Так тебя ненадолго хватит, — жалостливо говорила теща, обрабатывая марганцовкой и йодом растертую ногу.

— Ничего мам. — Андрей поморщился от боли. — Я ведь и сейчас командир батальона. Пускай строительного, но все же комбат. По-те-ха!

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

1.

Небо хмурилось с самого утра. К полудню оно потемнело, навалилось на землю огромными грязновато-серыми глыбами туч. День сразу померк. В воздухе замелькали снежинки. Налетел ветер и стремительно погнал их, свивая в тонкие бесконечные жгуты. Скоро белесая мгла затянула весь горизонт, заполнив просвет между землей и небом. Началась метель. Застонали, заплакали телефонные провода, завыли печные трубы.

Улицы поселка опустели. Метель вымела с них все живое. К ночи ветер еще более окреп. Он ломился в окна и двери, валил плетни, переметал дороги.

Степан оторвался от бумаг, вслушался в грозный рев метели за окном. Зябко передернул плечами. Посмотрел на ходики. Половина двенадцатого. Подумал: «Пожалуй, на сегодня хватит».

— Борька!

— Иду, — глухо долетел голос, и через несколько секунд Борька появился в кабинете.

— Кончил проект?

— Добил.

— Я тоже довел до точки. Айда по домам. Слышишь, как воет.

— Люблю непогоду, — мечтательно проговорил Борька. — Она мне напоминает море в шторм. Ах, Степа, какая это силища, какая красота! Все на дыбы, все вверх ногами. Стихия!

— Идем, стихия, спать. У меня сегодня что-то глаза слипаются.

— Стареешь, — Борька засмеялся.

— Это почему?

— Потому что только старики реагируют на непогоду.

— Черт с ним. Старею так старею. Идем.

На улице не видать ни зги. Такая крутоверть, что не мудрено и в трех соснах заблудиться. Борька поднял воротник шинели, нахлобучил до отказа кубанку и, согнувшись, нырнул в метель.

Степан двинулся следом. Задыхаясь от ветра, друзья брели по колено в снегу.

— Пока! — прокричал Борька, сворачивая к своему дому, и тут же пропал из глаз.

«Пока», — хотел крикнуть Степан, да не успел, захлебнулся ветром, закашлялся.

Мать, впустив его в комнату, сказала: «Сам управишься», — и полезла на печку. Зимой она любила спать на печи. Сегодня он позавидовал матери. Хорошо в непогоду на горячей русской печи! Ветер жалобно завывает в трубе, за стеной гудит и царапается метель, а под тобой горячие кирпичи.