Так называемая личная жизнь

С тех пор как война окончательно переломилась и пошла на запад и где-то уже мерещился конец ее, ему все тревожней бросалась в глаза молодость продолжавших жить и воевать людей. Она казалась опасной и хотелось защитить ее от смерти - неизвестно чем и как, но все равно хотелось. Это чувство он испытывал и сейчас, глядя на Велихова.

–  Вот что, Михаил...
– Лопатин сделал паузу - ждал, чтобы Велихов подсказал отчество.

–  Но надо, Василий Николаевич. Михаил - и все.

–  Хорошо. Так вот, сейчас мы, конечно, пойдем к вам в штаб полка и поужинаем, и вы расскажете мне, как все произошло; но сейчас, пока мы стоим с вами здесь вдвоем, прошу меня понять и заранее обещать сделать то, о чем я попрошу.

–  Конечно, Василий Николаевич, сделаю для вас все, что смогу, - сказал Велихов, и на лицо его не выразилось ни малейшей тревоги.

–  Мне нужно будет дописать для нашей газеты то, что он начал, но не закончил.

Велихов с готовностью кивнул. В связи с предстоящим приездом Лопатина он уже слышал об этом: от начальника Политотдела.

–  А для этого - составить обо всем свое собственное представление, продолжил Лопатин.
– А для этого - расспросить и как выходили к государственной границе, и как переправлялись через нее. Поговорить не только с вами, но и с вашими подчиненными.

Велихов снова с готовностью кивнул.

–  И не только здесь, но и там.
– Ночью - туда и ночью же - обратно, добавил Лопатин, глядя в изменившееся лицо Велихова.
– Пусть накоротке, но без этого не смогу написать.

–  Вы без этого не сможете, а я этого не смогу вам разрешить, - сказал Велихов.

–  Почему не сможете разрешить? Разве вам запретили это?

–  Нет, не запрещали. Наверное, после всего никому в голову не пришло, что и вы тоже - туда. Но если запрошу разрешения - запретят, можете не сомневаться.

–  А я и не сомневаюсь. Потому и прошу вас, а не кого-то другого.

–  Начальнику Политотдела не говорили об этом?

–  Не говорил. Он уехал в Политуправление фронта и вернется только к утру.

–  Но вы с ним не говорили об этом?
– еще раз спросил Велихов.

–  Повторяю: не говорил.

–  Достанется мне за вас, - расстроенно сказал Велихов.

–  А я больше чем уверен, что со мной ровно ничего не случится.

–  А я и не думаю, что случится. Обеспечим, чтоб не случилось. Но мне все равно достанется. За то, что взял на себя, не доложив.

–  С полка не снимут?
– спросил Лопатин.
– Если считаете, что снимут, беру свою просьбу обратно. Буду просить не вас, а других.

–  С полка не снимут, этого не думаю. Но выволочку дадут.

Лопатин молчал, понимая, что Велихов говорит святую правду и выволочку получит, но, решившись на риск, который ему предстоит, уже не пойдет на попятный. Если не успеет вмешаться какое-нибудь его начальство.

Об этом же, оказывается, подумал и Велихов, потому что вдруг спросил Лопатина, заезжал ли он к кому-нибудь по дороге в полк.

–  Никуда не заезжал - прямо к вам.

–  Тогда так, - помолчав и подумав, сказал Велихов.
– Пока не придем с вами ночью на КП батальона - заранее никому ни слова! А когда будем переправляться туда и обратно - я, конечно, с вами буду, - попрошу беспрекословно меня слушать. И предупреждаю: переправимся туда ровно на два часа, сам засеку время, и никаких разговоров. Обратно - значит, обратно!

–  Спасибо, все ясно. А теперь пойдемте ужинать, - сказал Лопатин.
– От начальника Политотдела вам сильно досталось?

–  За то, что переправил туда - нет, потому что по его собственному приказанию. А за то, что сам не сопроводил, поначалу досталось. Но замполит дивизии заступился, объяснил, что я хотел, но не мог, что у меня в эту ночь в третьем батальоне ЧП было - неудачная разведка. При обратном переходе нарвались: пятеро вернулись, а шестого у немцев оставили, не вынесли с собой. Хотя заявили, что убитый, но вы же знаете, как с этим, - оставлять не положено. И пока сам не добился, чтоб еще раз пошли и вынесли, находился там у них. Начальника штаба за себя оставил, а с корреспондентом пришлось Салимова, ПНШ-1. Считал, что с ним лучше всего, а вышло - хуже.

–  Почему - хуже?
– спросил Лопатин.

–  Салимов вообще-то выпивает, была такая опасность. Но я это предупредил, и он обещал.

–  Не сдержал?
– спросил Лопатин, вспомнив способность Гурского пить без последствий для себя и соблазнять других, иногда - с последствиями.

–  Почему не сдержал? Сдержал. Да у них там об этом и разговора не было, как я потом узнал. Он, - Велихов все время, не называя фамилии, говорил про Гурского "он", - только с людьми говорил да писал в тетрадку. Но когда Салимов стал его торопить, чтобы затемно обратно, он подначил: "Я, говорит, свое дело до рассвета кончить не успею, поэтому готов идти обратно хоть утром, хоть днем, если тебе не слабо!" Ну, а раз сказал "слабо", попал в больное место. Юсуф горячий - и его не заставил, и сам с ним до рассвета остался. Что за такой за характер. Самому боевому офицеру в полку - и вдруг "слабо"! Да Салимов, если б не закладывал, давно б уже и майором, и командиров полка был, не хуже меня, а может, лучше. Салимов, если бы по делу требовалось, весь день бы - туда и обратно под снарядами, - а он ему "слабо"! И из-за этого слова - один сказал, а другого заело - не только сами легли, еще двоих с собой взят. Как вспомню, не могу простить.

Лопатин почувствовал себя виноватым. Правда, такого, как с этим "слабо", он себе никогда не позволял, а все же в силу профессии не раз приходилось вынуждать людей - и офицеров, и солдат - сопровождать себя куда-то, куда им по собственной необходимости в тот момент вовсе не надо было идти, и задерживать их расспросами там, где им не было нужды задерживаться, обрекая их всем этим на еще какую-то долю опасности сверх той, постоянной, к которой они и без тебя приговорены войной.

И, почувствовав себя виноватым, сказал, что обещает беспрекословно подчиняться Велихову.

–  Это ясно, - сказал Велихов.
– Я не об этом. Я о прошлом. Жалко людей. Начальник Политотдела, когда приезжал, стоял у могилы, сказал, что это семнадцатый убитый у вас в газете. А у меня знаете сколько убитых на памяти? Вы, наверное, думаете про нас, что мы до того привыкли, что нам уже не жалко? Привыкли, а жалко. И чем дальше, тем жальче.

Он остановился сам и остановил Лопатина у входа в дом.

–  Я вашей дочери в письме свою полевую почту написал и пять дней назад получил от нее ответ. Неужели вы все-таки дадите ей после этих курсов на фронт ехать, как она заявляет? Неужели вы этому помешать не можете?

–  А как?

–  Не знаю как. Вы - не я, не командир полка. Вы, наверное, таких людей знаете, которые по вашей просьбе могут не разрешить ей этого, помешать. Все же она не солдат, не по призыву, а можно сказать - еще девочка. Помешать ей в этом, и все!

–  Да, это верно, я знаю людей, которые могут помешать, - сказал Лопатин.
– Но как это сделать? И как объяснить ей? До? Или после? Или вообще - за ее спиной, так, чтоб ничего не знала? Как вы бы это сами - не на своем, а на моем месте - сделали?