Так называемая личная жизнь

–  Задание выполнили полностью и без потерь, - сказал Иноземцев.
– Я лично, наоборот, считаю, что удача.

–  Для тебя удача, для меня неудача, - вздохнул Рындин и спросил Лопатина, долго ли еще он пробудет здесь, на севере.

Лопатин сказал, что нет, уже получил вызов и, как только напишет корреспонденцию и согласует ее у них, в морской разведке, сразу уедет в Москву.

–  Жаль, - сказал Рындин, - а то еще раз-другой сходили бы тут без меня с Иноземцевым, он бы вам рекомендацию в партию дал. Как, Иноземцев, дал бы корреспонденту рекомендацию?

–  Если бы, сколько положено для этого, вместе прослужили бы - дал, сказал Иноземцев.

–  А сколько положено?
– спросил Рындин.

–  А что, вы не знаете?

–  А ей-богу, не знаю. Знал, да забыл. Месяц в одной части, что ли? Я теперь пехота, теперь мне с вами не служить...

И, присвистывая, пошел по палубе.

–  А вы рапортов не подавали ехать под Москву?
– спросил Лопатин у Иноземцева.

–  Нет. Я воюю где прикажут.

–  А вернуться но подводный флот не думаете?

–  Об этом не мне думать, - сказал Иноземцев так угрюмо, что стало ясно: думает все время.

–  Вот видите, - сказал Лопатин, - напрасно вы меня оберегали, не хотели спускать с борта. Все обошлось даже без выстрела...

–  Я вас не оберегал, - сказал Иноземцев.
– Просто боялся, что отстанете, придется или задерживаться из-за вас, или людей с вами оставлять. Не знал, что вы так хорошо по горам ходите. А что без выстрела, то почему я именно о вас должен думать? Почему у вас о себе такое представление, раз на вас, как и на мне, военная форма?

Лопатин ничего не ответил, подумав об Иноземцеве, что он правильный человек и что, когда подают в партию, рекомендации надо просить у таких, как он, а не у тех, кто готов дать ее любому...

Помолчав и сочтя, что достаточно поставил Лопатина на место, Иноземцев сказал миролюбиво:

–  С выстрелами или без - раз на раз не приходится. Рындин считает, что если вы один раз в операцию с ним пошли, так он виноват перед вами, что боя не было. А люди рады, что задание выполнили - и без выстрела. На их жизнь всего этого еще хватит...

В Полярном Лопатин высадился первым, не дожидаясь Иноземцева и Рындина; у них оставались там, на охотнике, свои дела.

С Рындиным попрощался, а с Иноземцевым договорился прийти к нему в морскую разведку с очерком, чтоб он посмотрел.

–  Когда придете?
– спросил Иноземцев.

Лопатин сказал, что послезавтра.

Иноземцев помолчал, прикидывая что-то в уме.

–  Если до обеда - застанете.
– И отвернувшись от Лопатина, окликнул Чехонина: - Чехонин! Выводите и стройте личный состав.

Уже идя по пирсу, Лопатин вспомнил свой разговор с Чехониным там, на охотнике, про жену Иноземцева.

По пирсу, навстречу Лопатину, медленно шла женщина, в сапогах, полушубке и платке. Руки у нее были засунуты в карманы полушубка, а лицо было красивое, равнодушное, скучающее. Замороженное лицо, но, если его оттаять, еще неизвестно, что будет, может, оно окажется все в слезах.

Женщина шла по пирсу медленно-медленно, как будто боялась слишком рано дойти до того конца его, где стоял охотник.

Поднимаясь в гору по широкой циркульной лестнице, которую хорошо знают все, кто бывал в Полярном, Лопатин не удержался и оглянулся.

Внизу по пирсу строем шли разведчики, а на оставшемся позади них пустом куске пирса совершенно одна стояла женщина. Она стояла одна, и Лопатин долго не мог оторвать от нее взгляда, смотрел на нее, а думал о несчастьях в собственной жизни.

Потом на пирс поднялся Иноземцев. Женщина шагнула к нему и ожидающе вынула руки из карманов. По он не обнял ее, а остановился, руки по швам, словно стоял перед строем. Что-то коротко сказал и пошел мимо нее по пирсу. Она постояла не поворачиваясь, лицом к морю, потом повернулась, заложила руки в карманы полушубка, догнала мужа и пошла с ним рядом. Они шли там, внизу, на фоне моря, и Лопатин хорошо видел: они идут, не касаясь друг друга плечами...

На узле связи его ждала новая телеграмма. Редактор требовал срочно, еще до отъезда, написать и передать по телеграфу материал о летчиках-истребителях, прикрывавших Мурманск, наверное, считал, что это могло пригодиться в связи с налетами на Москву.

Истребители, охранявшие Мурманск, исправно делали свое дело, но в самолет к ним за спину не залезешь, а писать с чужих слов всегда трудно. Потратив на это три дня, Лопатин засел за отложенный очерк о морских разведчиках и, дописав его, понес визировать.

Открыв дверь в знакомую комнату, он, к своему удивлению, увидел Рындина, Рындин сидел не за столом, а на столе, взгромоздясь на угол толстой ляжкой, и, дымя самокруткой, всей лапой, страницу за страницей, с хрустом листал какой-то иллюстрированный журнал. Наверное, английский или американский, с пришедшего недавно конвоя. Махорочный дым стоял до самого потолка.

–  Вот какие у нас дела, - сказал он, слезая со стола.
– Вот какие дела...
– мрачно повторил он еще раз и, пройдясь по комнате, сгреб журнал и сунул Лопатину.

–  Посмотрите! И откуда они, дьяволы, столько красивых баб берут, а главное, те сниматься в таком виде соглашаются...
– сунул журнал и снова заходил по комнате.

Он был так явно не в себе, что Лопатин понял: все, о чем Рындин мечтал, накрылось - начальство взяло обратно согласие на его перевод в морскую пехоту под Москву, и он теперь бесится. Пожалев его, Лопатин не стал расспрашивать.

–  Я, правда не по своей вине, на три дня опоздал - мы условились с Иноземцевым, что я зайду раньше. Он сегодня будет?

Рындин так резко повернулся к Лопатину всем своим массивным телом, что затрещал пол.

–  А вы что, еще не в курсе наших дел?

И, увидев по лицу Лопатина, что не в курсе, сказал:

–  Застрелили Иноземцева. Только что с поминок вернулся. Еще не спал и не брился...
– И, словно надо было кому-то доказывать, что он еще не брился, потрогал толстой волосатой рукой сначала одну, потом другую щеку: Видите...

Потом опять сел на стол и рассказал, как все получилось.

Его самого, оказывается, на три дня задержали, чтобы ввести преемника в курс дела, а Иноземцев в это время пошел на катере в Норвегию в условленном месте принять на борт двух наших, уже месяц находившихся там. Они не вышли в назначенное время. По закону надо было отвалить, по он все еще ждал их. В это время в скалах, в километре от фиорда, началась перестрелка. Услышав ее, Иноземцев пошел на риск: взял с собой группу и углубился навстречу выстрелам. Отходивших к берегу разведчиков спасли, перехвативший их немецкий патруль перебили, но в перестрелке Иноземцев был убит наповал.