Так произошло

Что же, миру придется узнать, что Нио не без причины считала себя весьма подходящей на роль телохранителя.

Игроки

Озпин всегда считал, что навечное исчезновение магии из этого мира было наказанием Богов людям за их неповиновение. Мелочная месть, не с целью урока, а исключительно из желания Богов причинить людям боль за то, что они попытались причинить боль им.

И все же, мелочно или нет, но Боги были Богами, и потому их решению нельзя было противиться. Озпин и Салем, два носителя истинной магии старого мира — иные же… Девы, носительницы осколков силы самого Озпина. Проявления, прах, технологии — столько чудес изобрели и освоили люди и фавны за это время — и все же… Озпин считал, что время магии было навсегда утеряно. Безвозвратно ушло время великих героев, повергающих армии своей силой, сметенное огнем артиллерии и танковых бригад. Ушло время великих целителей, оживляющих мертвых, измененное эпохой антибиотиков и санитарии. И исчезли великие артефакты древности, погребенное под индустриальными чудесами промышленных лазеров и конвейерных роботов.

Мог ли Озпин когда-либо предположить, что сможет вновь увидеть чудеса истинной магии, не в исполнении его всегда утекающих сил, не в исполнении его заклятого врага, а в исполнении кого-то иного?

О, определенно, Озпин прожил достаточно долго на этом свете для того, чтобы научиться предполагать самые невероятные из стечений обстоятельств, новые маги в их числе.

И все же разум человека, даже разум сотен и тысяч людей, разум живущий эпохами, имеет тенденцию полагаться на известные ему знания, инерция мышления.

Телепортация была не самым распространенным из трюков старой магии, но и не величайшим. Озпин мог предположить, что однажды найдется тот человек, что сможет обуздать древнюю силу и вновь пройтись по улицам древнего Мистраля, колыбели охотников, Вейла, и по опаленным пескам Вакуо в один день.

Мог ли Озпин предположить, что кто-то превзойдет величайшие достижения магов прошлого, превратив телепортацию в самое разрушительное оружие Ремнанта, оставившее позади армии, охотников, гримм и даже его собственную силу?

Озпин жил в те времена, когда магия была достоянием всего мира. Наблюдал за тем, как возникали великие школы магов, ориентировался в них так, как не сможет ни один более живущий на этом свете.

И потому мог ли Озпин предположить, что столкнется не с возрожденной магией старого мира, а с магией иной природы? Чем-то новым и вместе с тем столь удивительно древним?

Мог ли Озпин предположить, что однажды, глядя на мальчишку двадцати лет отроду будет подозревать в нем посланца иного мира?

Мир был столь странен в последнее время…

О нет, он был странен всегда, но странность, растянутая на тысячу лет, становится нормой.

Действительно — существовали десятилетия, что умещаются в строку, и были дни, о которых пишут книги.

Озпин жил настолько долго, что перечисляя лишь самые невероятные и масштабные для истории всего мира события в его памяти можно было бы составить книгу по толщине не уступающей словарю, но важно было лишь то, что среди всех этих событий появление Джонатана Гудмана было бы упомянуто не в списке последних.

Почему «появление», а не «рождение»? Ответ на этот вопрос был прост — Джонатан Гудман не рождался. Или же родился в момент, когда о нем появилось первое упоминание — восьмого августа тысяча семьсот тридцать второго года от нового летоисчисления… До этого момента «Джонатана Гудмана» не существовало в этом мире.

Озпин не был наивен — фальшивые имена и даты рождения, он изучил все способы скрыть истинную личину человека — и все способы, которыми эта личина может быть обнаружена вновь. И не нашел ничего о Джонатане Гудмане до того момента. Ни о Нормане Блумсберри, ни, конечно же, об Осмонде Вейле Третьем, ни даже о Розетте Вейл — хотя тщательный анализ все же выяснил, что когда-то у Озпина была дочь Роза… Впрочем, она умерла в юном возрасте семи лет и потому не могла оставить наследника по самым понятным причинам.

Озпин бездействовал так долго. Годы, десятилетия… Он так много потерял и от столь многого отказался.

Когда-то Озпин был Освальдом Великим, когда-то он был владыкой мира, он мог бы стать вечным императором Ремнанта — но он выбрал иной путь. Попытка дать людям не «правителя», то, что никогда не приводило его к победе, а свободу. Возможность выбирать, возможность править, возможность действовать.

Был ли этот великий эксперимент неудачей? Жалел ли Озпин о нем? Нет, конечно же нет.

Плохие правители сменяли хороших, система Советов трансформировалась под нужды людей, впервые призывный клич «свобода, равенство, братство» зазвучал не с революционных трибун, а с экрана телевидения…

И все же Озпин осознавал, что любое действие несет в себе два вида последствий. Он осознавал это даже лучше, чем иные другие.

Озпин потерял слишком многое. Влияние. Людей. Ресурсы.

Его «братство» до сих пор существовало и он все еще вел свою войну против Салем, но великое множество его возможностей было утеряно.

Перестав быть Королем он потерял многое — личную гвардию и сеть шпионов, золотые запасы и легитимную власть. Он не жалел о том, что дал свободу людям — он лишь жалел о том, что эта свобода обошлась ему дорогой ценой.

Было ли возрождение монархии тем самым шагом, тем самым событием, что заставило его пересмотреть взгляд на мир, вновь оценить свои силы и возможности?

Нет, такие вещи не происходят под влиянием лишь одного события, не для Озпина, неважно, насколько масштабно это событие. Озпин считал, что его жизнь мало подвержена столь масштабным и импульсивным решениям — подобные изменения всегда постепенны, нарастая как лавина.

В таком случае Джонатан Гудман стал лишь первым камнем, что начал эту лавину. Причина не изменить себя, но лишь задуматься — кто он такой?

Дальше все было столь постепенно, что нельзя было сказать, в какой момент Озпин впервые задумался о своих действиях в этом мире.

В момент, когда он взглянул на расходы Советников на поддержание своих имений? В момент, когда он задумался о том, чтобы ввести новую охотницу, пока еще студентку, Глинду Гудвитч в список своих последователей? В момент, когда он увидел сотворение магии Джонатаном Гудманом, его самоназванным наследником? Когда заставил Совет подписать «решение о признании особого статуса „вольных территорией“ за административной единицей Гленн?»

И все же что-то изменилось. Неважно, в какой момент, но глядя в зеркало Озпин мог сказать себе: «Озпин, что услышал новости о Джонатане Гудмане в первый раз и Озпин, что читает письмо от Джонатана Гудмана сейчас — разные люди.»

И вот, Озпин вновь в своем кабинете, глядел на письмо перед ним. Не тот Озпин, которым он был три года назад.

Совет был идеей, репрезентацией всего того, во что он верил. В свободу, в добро, живущее во всех людях Ремнанта, в демократию и право людей самим выбирать свою судьбу.