Так произошло

Синдер гордилась своим умом и внимательностью, своим почти паранормальным чутьем на планы и манипуляции, но она была ребенком против Озпина… В прямом смысле — сравнивая их возраст Синдер была младенцем, едва пришедшим в этот мир, против опытного и хитрого старика, чья цель и действия заставили его научиться всем искусствам его ремесла.

И Озпин владел своей репутацией, превратив ее в еще одно оружие, применяя то легко и свободно… Кроме тех случаев, когда это было только еще одной обманкой, скрывающей то, что план Озпина заключался в отсутствии плана.

Синдер прикрыла глаза, чувствуя, как холодит ее лоб стекло окна лимузина, будто бы надеясь на то, что оно было способно охладить ее пылающий разум.

* * *

Джонатан смотрел за тем, как приближается постепенно Атласская академия охотников — или просто Атлас, как оно когда-то называлось… Ха, академия Атлас, ставшая городом, что превратился в целое государство… Было в каком-то смысле иронично и подходяще, что история государства Атлас заканчивалась там же, где она когда-то началась.

Джонатан отдавал себе отчет, даже не на уровне каких-то затаенных от своего разума мыслей, а вполне осмысленно, что Атлас был мертв. Может быть официально на картах он еще мог рисоваться в качестве отдельного самостоятельного существующего государства, простиравшегося сетью городов-анклавов по Солитасу и даже к северному побережью Мистраля, фактически это мало отличалось от привычки людей еще какое-то время после смерти своих знакомых говорить о них в настоящем времени. Атлас был мертв, и Джонатан прибыл с целью произнести время и место смерти и зачитать посмертную волю усопшего. Понадеяться на то, что он сможет передать наследство настоящему ребенку…

Но Джонатан понимал, что все не закончится так просто.

На этих похоронах было слишком много дальних родственников, амбициозных наследников и наемных плакальщиков, и, в отличии от иных, более простых случаев, когда законы государства поддерживали правильный и подходящий порядок наследования — в данном случае погибшим было само государство, и не было закона, поддерживающего порядок в случае его гибели.

Ближе чем к цивилизованному прочтению последней воли усопшего это было похоже на странный трайбализм, при котором каждый из участников желал оторвать кусок мертвой плоти, надеясь, что в каком-нибудь мистическом ритуале поглощения того они станут сильнее и лучше.

И Джонатан знал, что странные мистические ритуалы иногда давали совсем не мистические результаты.

Атласская академия приближалась и приближалась в восприятии Джонатана, превратившись из размытого шпиля на горизонте сперва в одинокую башню, затем в крупный комплекс, а в конце концов — в полноценного колосса в его сознании, облепленного одновременно охраной, молчаливо обозревающей свое окружение, и репортеров, что-то отчаянно вещающих в свои камеры и микрофоны, иногда с радостными лицами, иногда с хмурыми. По лицам можно было даже понять, к какому из лагерей они принадлежали и из какого государства прибыли — хмурые были из лоялистов Атласа, воодушевленные из Гленн, спокойные из Вакуо и Мистраля, а задумчивые из Вейла и Менажери.

Джонатан, многими считавшимся ключевым игроком в ожидаемом саммите, прибыл, естественно, последним, закрывая длинную плеяду высокопоставленных гостей, вместе с тем словно бы отрезав происходящее за закрытыми дверями академии от внешнего мира. Словно бы судьба Атласа действительно решалась за закрытыми дверями официального собрания, а не была решена давно, в кулуарах и измышлениях игроков, долгие месяцы обдумывавших свои ходы и их последствия. Происходящее сейчас было не саммитом в плане совещаний и поисков решений и компромиссов, сколько просто озвучиванием уже произошедшего, определения воли и медленным движением поезда по уже проложенным рельсам…

Джонатан на мгновение вспомнил событие, произошедшее когда-то в Вакуо несколько лет назад. Пустыня, Джонатан, Джеймс… И словно бы замедленная съемка, снимающая то, как с неумолимой решительностью два поезда движуться к столкновению, каждый из машинистов осознает свой путь, но уже неспособен остановить тот, глядя на то, как отчетливее и отчетливее становятся видны подробности будущей катастрофы…

Джонатан помотал головой, чувствуя, как останавливается лимузин, прежде чем продвинуться к двери и, мгновение спустя, когда та открылась — сделать из нее первый шаг.

* * *

Синдер не была слишком привычна к телевизионным камерам — хотя и пережила полагающиеся ей испытания известностью и сиянием экранов и белоснежных отполированных улыбок репортеров или ведущих. Она не любила подобные занятия — конечно, видеть свое лицо, улыбающееся с обложки очередного модного журнала было приятно, это словно бы утоляло немного голос Синдер до ее признания — но это было в конце концов не тем, к чему стремилась Синдер.

Если говорить о силе, то ее популярность и уважение к ней, восхищение ей и сам факт того, что она могла появиться в каком-нибудь журнале в качестве модели был приятен — это было демонстрацией того, как велика была ее власть и сила относительно ее окружения, как влиятельна и знаменита она была — еще один кирпичик в основание ее собственного убеждения, ее силы…

И вместе с тем, если говорить о признании, то Синдер не могло волновать еще меньше отношение людей к ней. Синдер плевала на общее мнение окружающих ее людей и на каждого в отдельности, ценя признание ее заслуг от прохожих на том же уровне, на котором она ценила самих этих прохожих — иными словами, лишь на одну ступень выше брошенного мимо дороги камня.

Синдер выше ценила мнение своей команды, еще чуть выше — мнение Норы, затем она достаточно сильно ценила мнение Нио… И выше всего остального мира вместе и по отдельности Синдер ценила мнение Джонатана.

И Джонатана мало волновало, появлялась ли она в качестве модели или случайной жертвы телекамеры.

Нет, конечно же, он восхищался каждым ее появлением и всегда хвалил ее за то, что она появлялась на интервью или сверкала улыбкой перед камерами жертвуя очередные суммы очередному приюту… Но он восхищался не меньше тогда, когда Синдер делала это без сверкания телекамер рядом с ней.

И это означало, что камеры не значили ничего для Джонатана — а значит решение о их существовании и их влиянии определяла Синдер.

И Синдер… Безусловно, ей нравилось быть в центре внимания. Еще одно доказательство ее силы, доказательство ее длительного пути вверх, доказательство того, что она больше не была слаба, как раньше, что она изменилась, стала другой и…

Синдер не нравились телекамеры.

Ей нравилось быть в центре внимания — частью своего разума — и частью своего разума ей хотелось убраться как можно дальше из-под внимательного взгляда телекамер, словно бы подсвечивающих каждую ее мелкую деталь, записывая каждое ее слово, позволяя любому желающему взглянуть на Синдер тогда, когда она уже забыла о прошлом интервью, позволяя им увидеть то, что Синдер им показала. Возможно, увидеть то, что Синдер не хотела им показывать.