Так все и было..., или рассказы бывалого одессита

Женщина оперлась о мое плечо и, не убирая руки, уселась на коробку, стоящую между мной и Сашей. Положив вторую руку на плечо Саши, она говорила как заведенная, и наше с Сашей молчание ее ничуть не смущало. Она задавала вопросы и тут же сама на них отвечала; делилась информацией, которая нам была ни к чему; рассказала о своем «нервопатологе» (она так и говорила — нервопатолог) и чудесах, которые он делает, и порекомендовала «в случае чего» обращаться только к нему...

Вскоре я уже знал, что Светочка везет в Польшу китайские рубашки «Дружба», отвертки и плоскогубцы, что родилась и живет на Пересыпи, но с детства мечтает жить на Дерибасовской или Екатерининской, а лучше — на Соборной площади. Она объяснила, что такова воля Ленина, только не все о ней знают: не зря же у Пересыпского моста установлена его статуя с простертой в сторону центра города рукой!

Еще она сообщила, что закончила десятилетку, работала на заводе сопротивлений, побывала замужем «за одним инженером без квартиры», а теперь хочет поступить в «медину», в смысле, в медицинский институт. Но, возможно, не в этом году. Потому что месяц назад, когда последний раз ездила в Польшу, она познакомилась на таможне с одним капралом, и тот обещал на ней жениться. Сейчас она распродаст товар, обновит гардероб и постарается додавить капрала. Ну, а если не получится, то тогда уже точно в «медину». Там есть знакомый доцент...

Обращалась она преимущественно ко мне, изредка поворачиваясь к Саше, словно бы приглашая его подтвердить правдивость всего ею говоримого. Мы с Сашей молчали, изредка переглядывались, но Светочку это ничуть не смущало.

Я знал, что у Саши много знакомых женщин, причем, из самых разных социальных групп. С некоторыми из них я даже был знаком. Но такое, как эта Светочка, видел среди его знакомых впервые.

Пока Светочка тараторила, подали состав, и народ с перрона устремился к дверям вагонов. Когда мы, наконец, добрались до своего купе, оказалось, что оно уже настолько забито багажом соседей-попутчиков, что, если втащить туда еще и наши коробки, то нам с Сашей, в полном смысле этого слова, негде будет сесть, не говоря уже о том, чтобы лечь... Пришлось обратиться к помощи Светочки. В ее купе было достаточно места, и она, по просьбе Саши, согласилась «приютить» у себя две коробки с сотней наших люстр...

Наконец, поезд тронулся. Какое-то время мы смотрели, как за окном убегают назад и исчезают в темноте огни города, затем вместе с соседями по купе выпили за удачу нашего предприятия, и, не раздеваясь, забрались на верхние полки.

— Ты что, Светку совсем не помнишь? — спросил Саша, когда я уже начал было засыпать.

— А что, должен помнить?

— Ну, не должен, конечно, но мог бы... Жучку помнишь, которая у Бармалея деньги стащила?

— Ну?

— Так это она самая и есть...

Светку-Жучку из Сашиного двора я, конечно же, помнил. Ее фамилия была то ли Жукова, то ли Жук. Отсюда и дворовая кличка. Это была одна из многих девчонок, которые приходили к Бармалею покупать мороженое и пить газировку. Однажды, когда он вышел из своей будки «на технический перерыв», и, как обычно, оставил дверь открытой, Светка-Жучка заскочила туда, схватила лежавшие на прилавке шесть рублей, и убежала. Девчонки, которые все это видели, поймали ее, хорошенько поколотили, отобрали и вернули деньги. А дядя Сема еще и вступился за нее... Хорошее было время... Мне тогда как раз купили велосипед «Украина», и я гонял на нем по Куликовому полю...

Под воспоминания и постукивание колес поезда на стыках я уснул...

На следующий день, подъезжая к границе, мы, как нас научили знакомые «челноки», заплатили проводнику определенную сумму в долларах, дабы он договорился с таможенниками, чтобы те не слишком рылись в нашем багаже. Результат превзошел ожидания: наш багаж даже не досматривали. Кстати, должен заметить, что у тех, кто не удосужился договориться с проводником, на таможне возникло немало проблем, сопровождавшихся не только денежными затратами, но и слезами...

С польскими таможенниками было посложнее. Один из них, обнаружив в нашем багаже станину, двигатель и режущий диск, сообразил, что это разобранная циркулярная пила, и позвал своего старшего, который стоял в дальнем конце коридора вагона. Пока тот к нам шел, мы дали поляку 20 долларов, и он, когда старший подошел, ограничился тем, что спросил у него, можем ли мы ввезти в Польшу режущий диск для циркулярной пилы. Старший ответил, что можем, но, перед тем, как уйти, заглянул в сумку, где лежала мебельная фурнитура. Его внимание привлекла фигурка всадника на лошади, причем у всадника была отломана голова. Таможенник на какое-то время унес игрушку, а потом принес ее обратно. Вероятно, он предполагал, что обнаружит внутри игрушки что-либо запрещенное...

Во время таможенного досмотра произошел смешной случай, о котором я не могу не рассказать. Один мужик из соседнего купе вез на продажу два десятка карманных радиоприемников. Разрешалось же провозить не более десяти таких изделий. Как же вышел из положения этот мужик? Поверх приемников он положил полиэтиленовый пакет, в который вывалил банку консерви рованной кабачковой икры... Представляете картину? Польский таможенник раскрывает пакет и лезет в него рукой... Мужик тут же начинает объяснять, что туалет в вагоне был закрыт, а потому он не смог выбросить в унитаз испортившееся содержимое банки, а потому выгрузил его в пакет... Из его объяснений таможенник, по-видимому, уловил только смысл слов «туалет» и «унитаз», плюнул, выругался и почти убежал, брезгливо обтирая руку прихваченным в купе полотенцем...

В Пшемысле, когда мы выгрузили из поезда свой багаж, оказалось, что исчезли люстры, которые мы оставили в купе у Светы. Как она объяснила, таможенники, я только не понял, наши или польские, спросили у нее, чей это багаж. Света испугалась, что в коробках могут оказаться наркотики или оружие, и сказала, что не знает, кому принадлежит груз, и они унесли наши коробки с люстрами... Поняв, что товар уже не вернуть, мы высказали в адрес Светы все, что о ней думаем, посоветовали больше не попадаться на нашем пути, выслушали в ответ проклятия и пожелания проторговаться, наняли микроавтобус и поехали в небольшой городок под Краковом, где, как мы надеялись, будет поменьше наших «бизнесменов». Пока мы ехали, Саша поговорил с водителем, и с его подачи, обошедшейся нам в 5 долларов, мы остановились в школьном общежитии, комендант которого согласился за 5 долларов в сутки сдать нам одну из комнат на третьем этаже, благо, наш приезд совпал со школьными зимними каникулами.

В общежитии кроме нас поселилось еще немало народа. Как мы потом узнали, комендант договорился с водителями микроавтобусов, чтобы они рекомендовали прибывающим пассажирам селиться именно во вверенном его заботам общежитии, и его, совместный с водителями, бизнес процветал.

Поселилась в этом общежитии и Света-Жучка...

Утром следующего дня мы вынесли люстры на местный рынок. Одну люстру я склеил еще вечером, и теперь, вися над прилавком, она сверкала на солнце всеми цветами радуги, привлекаяк себе внимание покупателей...

Первым к нам подошел поляк-перекупщик, и предложил продать все люстры оптом, по 4 доллара за штуку. Мы сказали, что хотим по 5 долларов. Поляк продолжал настаивать на своей цене. Мы не уступали. В конце концов, потому только, что взятые с собой деньги у нас, практически, кончались, мы отдали ему 20 люстр по 4 доллара. Через какие-то 2 часа, буквально в нескольких метрах от нас, этот поляк стал продавать люстры, и тоже по 5 долларов за штуку... Но мы не дали конкуренту себя обойти и ввели дополнительный сервис: тем из покупателей, кто хотел, а хотели, практически, все, мы бесплатно эти люстры собирали. Я смазывал стыковые поверхности клеем и фиксировал их, а Саша вкручивал в патроны лампочки, и при этом, как заправский торгаш, приговаривал, нараспев, что наши люстры не ржавеют и не темнеют, хорошо светят и создают в доме необыкновенный уют...