Такая долгая жизнь

Она не удержалась и прочитала их Марии Ивановне. Мария Ивановна в ответ только улыбнулась.

— Разве не так, Мария Ивановна?

— Сама увидишь, девочка…

Мария Ивановна чувствовала симпатию к этой молодой женщине. Машино любопытство ее забавляло. Мария Ивановна по-своему, по-женски тоже была любопытна. «На каком же месяце беременности эта девочка? Или я ошибаюсь?» Платье на Маше было свободного покроя, и надо было иметь поистине женское чутье, чтобы заметить что-то.

— Машенька, ты прости меня… Ты ждешь ребенка?

Маша тотчас же покраснела.

— Уже заметно, да?

— Ну что ты, милая, разволновалась… Не стыдиться, а гордиться этим нужно.

— А я горжусь, Мария Ивановна, но… знаете, Юра никогда не видел меня такой, а вдруг увидит и…

— Увидит и разлюбит… Да? Ты прости, Машенька, что я тебя так называю, но ты просто дурочка. Это я тебе как мать говорю, любя…

— Но ведь я слышала, что… что некоторым мужчинам это не нравится. И они, они, как бы сказать, ну не любят женщину в такое время, а некоторые, некоторые даже ненавидят…

— Ненавидят? Не знаю, не встречала… А не нравится — такое бывает… Когда я первого носила, мой Сеня переселился от меня на диван. Я говорю: ты чего? А он мне в ответ: боюсь, а вдруг ночью задену тебя как-нибудь. Но я-то вижу, что не нравлюсь ему: лицо в пятнах, живот — торчит… Ты носишь аккуратно, даже ничего не заметно, а у меня живот был большой… Но мы оба с Сеней тогда молоды были и глупы: мне восемнадцать, а ему девятнадцать… А когда я второго ждала — мы были постарше, — тогда ничего… Твой Юра ведь тоже не мальчик?..

— Конечно, он не мальчик. Но знаете, Мария Ивановна, он как ребенок…

— Я встречала его в посольстве. Он действительно выглядит молодо, моложе своих лет. Но люди о нем отзываются хорошо: степенный, выдержанный. — Марии Ивановне хотелось сказать Маше приятное.

— Ой, Мария Ивановна, я все еще не верю, что я еду. И куда? В Берлин! К кому? К своему мужу! А кто мой муж? Советский пресс-атташе!.. Я и в Москве-то раньше никогда не бывала.

— Ничего, девочка, к хорошему привыкаешь быстро, — успокоила Мария Ивановна.

Вертя в руках декларацию, Маша чуть прыснула:

— А что, Мария Ивановна, ставить в графе: везете ли вы оружие? Я напишу: «Везу пулемет!» — И, не дождавшись ответа, тут же спросила: — Вот здесь насчет золота… У меня золотое перо в авторучке — Юра подарил. Писать?

— Нет. Это не надо. А если есть кольца, серьги, золотые монеты — это нужно писать.

— Ничего этого у меня нет, — как-то даже радостно сообщила Маша.

Поезд медленно протащился по мосту через Буг. Окна в вагонах приказали закрыть. Маша прижалась к оконному стеклу — аж нос расплющился, — увидела внизу воду, на которую падали отблески фонарей, а берега были темные, и зелень сливалась на них в черные, причудливой формы, пятна.

Когда пересекали нейтральную полосу — железнодорожное полотно вошло в своеобразный загон из колючей проволоки: проволока справа, слева и сверху. Все было освещено яркими прожекторами: шпалы, песок на железнодорожной насыпи и прилегающие к дороге кусты. Но вот поезд снова нырнул в темноту. После света она была густой, непроницаемой. Это была уже Германия, а точнее, Польша, Генерал-губернаторство, как пояснила Мария Ивановна.

— Сейчас мы остановимся, — сказала она. Но поезд не остановился, а пошел дальше, набирая скорость. Мария Ивановна высказала свою догадку: — В Бресте мы простояли дольше положенного. Наверное, из-за опоздания документы решили проверить в пути…

Ни Мария Ивановна, ни Маша не знали и не могли знать, что начальник немецкой пограничной железнодорожной станции получил приказ: поезд Москва — Берлин не задерживать, а как можно скорее направить его в глубь Германии, и чтобы никто из пассажиров не заметил, что на запасном пути стоял эшелон с танками, которые выгружались. Танкистам был дан приказ держать моторы на малых оборотах. На брусчатку насыпали густой слой песка, чтобы гусеницы не лязгали. Фары тоже было приказано не включать — благо ночь была лунной.

Примерно через полчаса после того как миновали границу, в купе настойчиво постучали, и в проеме открытой двери показалась голова в каске, мундир мышиного цвета и на груди — большая подковообразная бляха. Рядом с чином из полевой жандармерии вырос человек в штатском, в клетчатом костюме и в шляпе, — переводчик.

— Гутен абенд! Пасконтроль… Руссен?

— Русские? — спросил переводчик.

— Советские, — ответила Мария Ивановна.

Переводчик чуть заметно и, как показалось Маше, ехидно улыбнулся.

— Вохин фарен зи? (Куда вы едете?)

Маша все прекрасно понимала и без переводчика и, как только почувствовала это, обрадовалась — понимает! Конечно, была учеба, разговоры с Юрой, письма, но то Юра, а это — настоящие немцы…

— Мы едем в Берлин, — сказала Мария Ивановна.

— К кому вы едете? — спросил жандарм.

— Я еду к мужу, — ответила Маша по-немецки. Теперь ей захотелось попробовать свой немецкий.

— О! Фрейлейн говорит по-немецки! Это хорошо! — сказал жандарм. — А кто ваш муж? Дипломат?

— Дипломат… Журналист, — ответила Маша.

— А вы — тоже дипломат?

— Нет. Я… — Маша мучительно подыскивала нужное слово. Ну конечно же. «Я фрау». Кажется, так. Фрау — и женщина и жена. Правильно ли ее понял немец, что она жена?!

— Фрау? Дас гут. — Жандарм даже изобразил на своем лице подобие улыбки и, повернувшись к переводчику, сказал: — Запишите: Мария Тополькоф, жена пресс-атташе Тополькоф…

— Мой муж работает в торгпредстве, — сообщила Мария Ивановна.

Когда немцы ушли, Маша заметила:

— Странная какая-то форма у этих пограничников. Вы видели кинофильм «Вратарь»? Там была футбольная команда «Черные буйволы». Вон у них похожие бляхи были на груди…

— Это не форма немецких пограничников… Я сама эту форму вижу впервые, — удивилась Мария Ивановна.

— Мария Ивановна, а разве я говорила, что Юра — пресс-атташе? — спустя какое-то время спросила Маша.

— Кажется, не говорила, — согласилась Мария Ивановна. — Но они все знают, — добавила она. — Думаешь, когда они визу дают, они не знают кому?.. Давай лучше спать. Спать хочется…