Такая долгая жизнь
Шрифт:
Пока летчики тренировались в термобарокамере, конструкторы колдовали у машины. Конструктор Микоян получил задание изготовить новый высотный самолет. Но на это требовалось время. Пока же работы велись над «Яком», который был облегчен максимально и подвергся некоторым незначительным конструктивным изменениям.
На «Як-9» поставили мотор системы Доллежаля с нагнетателем воздуха. В свободное от тренировок время Пантелей Афанасьевич торчал на центральном аэродроме, где и шло переоборудование «яков».
Однажды он стал свидетелем разговора, который произошел
По распоряжению Доллежаля в крыле самолета был смонтирован заборник воздуха с широким раструбом. Конечно же не только внешний вид, но и аэродинамические свойства самолета при этом несколько ухудшались. Яковлев, увидя раструб в крыле, который напоминал граммофонную трубу, спросил с некоторым раздражением моториста:
— Что это значит?! — Яковлев достал красный карандаш из кармана, провел линию по раструбу и приказал: — Резать так, как отмечено…
Тут же неподалеку оказался Доллежаль.
— Позвольте, как это резать?..
Однако вскоре два главных конструктора нашли общий язык. Каждый помнил о том, что за их работой следит Сталин. Главное, чтобы самолет полетел и «достал немца».
Первое время «яки» с моторами Доллежаля не хотели работать на больших высотах. Уже на высоте одиннадцать тысяч метров начиналась сильная тряска, которая вызывалась перебоями в работе двигателя.
Самолет снова стали переделывать. Работы велись круглосуточно на приангарной площадке при свете софитов.
Летчик-испытатель Шунейко предложил в системе подачи топлива установить дополнительный краник. По его мнению, перебои в работе мотора были связаны с неравномерной подачей воздуха от компрессора. Шунейко доказывал, что горючая смесь на больших высотах получалась почему-то слишком богатой. Чтобы обеднить смесь, довести ее до нормы, следовало добавить в нее воздуха. Перепускной краник и должен был обеспечить это.
Такое объяснение работы мотора было не совсем научным, и специалисты сначала скептически отнеслись к этому предложению. Но Шунейко поддержал Путивцев, который тоже чувствовал во время полетов, что на больших высотах мотор захлебывается, работает с перебоями и виной тому богатая смесь.
— Есть два пути, когда речь идет о новой технике. Один путь ведет от «чистой науки», от мысли к эксперименту, другой — от эксперимента к научному обоснованию… То, что предлагает летчик Шунейко, мне кажется интересным… Во всяком случае, мы ничего не теряем, если испробуем.
Свой рабочий день летчики-испытатели начинали с того, что глядели на колокольню. Конечно, была метеослужба, были сводки погоды, был долгосрочный прогноз, но если утром колокольня, которая находилась в двух с небольшим километрах от аэродрома за рекой, была хорошо видна, значит, можно будет полетать в «полное свое удовольствие».
В этот день колокольня, как нарисованная, виднелась на фоне ясного светло-синего неба.
Все, кто был в это утро свободен от полетов, собрались на центральном аэродроме, чтобы посмотреть, как будет работать «приспособление Шунейко».
Шунейко сам вел машину.
Подняв ее в воздух и сделав круг над аэродромом, он повел ее с набором высоты. На глазах у тех, кто остался на земле, машина все уменьшалась и уменьшалась, пока не стала похожа на маленькую стрекозу. В это время все увидели,
как инверсионный след за самолетом стал прерывистым. Опытное ухо летчиков уловило перебои в работе мотора. Но вдруг инверсионный след снова стал сплошным, а гул мотора ровным.Шунейко на земле встречали как победителя. Его долго качали, пока он не взмолился:
— Ребята, довольно, душу вытрясете…
«Як» с мотором Доллежаля прошел испытания. Теперь он должен был показать себя в деле.
Если раньше все, кто был занят подготовкой машин к высотным полетам, летчики и конструкторы, можно сказать, молились, чтобы погода была ненастной и проклятый немец не мог бы летать над Москвой, то теперь все с нетерпением ждали погожего дня, чтобы наконец проучить наглого врага. И такой день настал.
Посты службы ВНОС донесли: «Вражеский разведчик летит к Москве, как обычно, с юго-запада».
Звено «яков», ведомое Пантелеем Афанасьевичем Путивцевым, поднялось в воздух и пошло ему навстречу.
С земли следили за «юнкерсом» и по радио наводили на него наших летчиков.
«Яки» шли сначала на высоте восемь тысяч метров. Но вот с земли поступила команда — начинать подъем.
Самолеты стали карабкаться вверх.
Десять тысяч метров… Одиннадцать… Путивцев продолжал подъем. Неподалеку от него в поле зрения поднималась вторая машина. А где же третья? Пантелей Афанасьевич сделал вираж, чтобы лучше осмотреться. Третья машина почему-то застряла внизу, метров на семьсот ниже… И тут в шлемофоне Пантелей Афанасьевич услышал голос летчика:
— Что-то барахлит мотор… Перебои…
— Разрешаю идти на посадку, мы справимся сами, — скомандовал Путивцев.
С высоты 12 500 метров подъем резко замедлился. Мотор не гудел, а шуршал, но работал устойчиво. Покалывание в суставах было довольно сильным. Покалывание чувствовалось изнутри… В термобарокамере Путивцев выдерживал перегрузки, равные 14 000 метров, а сейчас только… Альтиметр показывал 13 500. Это уже неплохо. Немец должен быть где-то здесь… Мысль работала вяло.
Голос в шлемофоне заставил Пантелея Афанасьевича невольно вздрогнуть:
— Вижу! Вот он!..
— Ну что ты кричишь?.. Будто крокодила увидел… Обыкновенный «юнкерс».
Теперь и Путивцев увидел врага. Солнечные лучи освещали его. Крылья у высотного «юнкерса» были удлиненными, напоминали наш «АН-25», на котором Чкалов, а позже Громов летали в Америку.
— Заходи с другой стороны, — приказал Пантелей Афанасьевич напарнику.
Тот несколько снизился, а потом снова стал набирать высоту, прижимаясь к немцу. Немец сначала вел себя спокойно. Уже не раз русские самолеты пытались добраться до него, но все безуспешно. Не меняя курса, разведчик летел к Москве.
Он забеспокоился только тогда, когда Путивцев подошел к нему почти на пушечный выстрел. «Юнкерс» как-то нервно дернулся и покарабкался вверх. Путивцев тоже стал набирать высоту, заметно, однако, отставая от «юнкерса». «Неужели уйдет?..»
Путивцев нажал кнопку пушки… Но выстрела не последовало… Что случилось? Почему не стреляет пушка? Термометр за бортом показывал 62 градуса.
Пантелей Афанасьевич чуть изменил режим полета, допустил небольшой крен и сразу потерял четыреста метров высоты.