Таков ад. Новые расследования старца Аверьяна

Сперва Юрий говорил, что на молотке кровь бродячей собаки, набросившейся на него в переулке.

— Собаке собачья смерть, — вырвалось у него.

Но экспертиза показала, что кровь человеческая, более того, несомненно, это кровь Аверьяна. И Юрий сразу же признал, что Аверьяна убил он. Непонятно было, за что он его убил. Неужели Юрий предположил, что Аверьян требует от Людмилы разрыва с Юрием, если тот не согласится обвенчаться с ней? Но вряд ли такое требование имело смысл, когда Людмила лежит в Трансцедосе между жизнью и смертью. Сам Юрий в ответ на вопрос, за что он убил Аве рьяна, тупо повторял: «За опиум для народа». Он оживился только тогда, когда ему сказали, что операция удалась и Людмила жива. С дикой усмешкой он заявил, что ради неё перебил бы всех попов в России. От адвоката Юрий решительно отказался. А когда пожилая адвокатесса, всё-таки назначенная судом, указала ему на то, что он вредит себе, отказываясь сотрудничать со следствием, Юрий ответил, что ему повредить невозможно.

Некоторые сомнения вызывала у Анатолия установка следствия списать на Юрия все убийства, совершённые Ломоносовым, он же Михайло. Юрий твёрдо говорил, что не убивал ни одной женщины, а убил только попа. Но молодой следователь Кирилл Петрушин убедил прокуратуру, что, кроме Юрия, совершить эти убийства было некому. Молоток есть молоток. И в том, что убийства продолжались после ареста Юрия, Петрушин видел только отягчающее его вину обстоятельство: значит, у него есть соучастник, а то и последователь, может быть, образовалась целая секта головоломов. Тем скорее нужно осудить убийцу, чтобы хоть как-нибудь остановить эту эпидемию.

На суде Юрий заговорил. Он сказал, что избавил общество от мракобеса-церковника, мешавшего прогрессивному доктору спасать человеческие жизни. Но он, безусловно, сознаёт несовместимость собственной жизни с нынешним перестроечным растлением и поэтому требует для себя смертного приговора. Если ему в этом откажут из трусости, он всё равно добьётся своего. Потом, как бы спохватившись, он добавил, что убил попа, но никаких женщин не убивал.

В зале послышались крики, требовавшие четвертовать убийцу, содрать с него, живого, кожу, сварить его в кипящем масле. Но суд приговорил Юрия всего лишь к пожизненному заключению в тюрьме, в камере исключительного режима. В зале была Людмила, только что выписавшаяся из Трансцедоса. Юрий искал глазами её глаза. Она отвернулась от него.

Но от неё самой тоже отворачивались. И не только отворачивались. Вокруг послышался ропот. Голоса обвиняли Людмилу в том, что её хахаль убил батюшку Аверьяна, что ей пересадили сердце одной из жертв.

Юрия отправили на остров Горючий, в колонию под названием «Белый кречет». Между тем Анатолия мучила мысль: что-то здесь не так. Операции, действительно, прекращались в Трансцедосе и возобновились на другой день после убийства Аверьяна. Что, если доктор Сапс поставил Юрию такое условие: убить Авеьяна, если он хочет, чтобы Людмила была прооперирована? Или Юрий сам угадал, что доктор Сапс от него хочет? Последнее слово Юрия на суде делало такое предположение весьма вероятным. Но если убийство Аверьяна заказал доктор Сапс, зачем все эти разговоры о его воскрешении, зачем все эти процедуры и манипуляции в камере доктора Сапса? Чтобы заморочить следствие? Но для следственных действий против доктора Сапса и так нет оснований. Может быть, Юрий в отчаянии от болезни Людмилы сам выдумал мотив для убийства её духовного отца? Но всё равно Анатолий не мог себе представить Юрия убивающим беззащитных женщин на улицах Мочаловки.

А через несколько дней был арестован их настоящий убийца, тот самый Ломоносов, он же Михайло. Трудно было поверить, что на улицах Мочаловки свирепствовал этот расхлябанный красавчик, не так уж редко появлявшийся на экранах телевизоров. Эдгар Кузьмищев, третьеразрядный актёр, подававший в прошлом надежды, давно уже прозывался Энди, уменьшительное или сокращённое имя от «Эндимион», так как покровительницей Энди была небезызвестная Артемида Гавриловна Белкина, а Эндимион — тайный возлюбленный Артемиды, богини луны и охоты. Артемида Гавриловна была видной деятельницей шоу-бизнеса, менеджером, продюсером и т. д. Недавно она приобрела целый телеканал, где широко рекламировался Трансцедос. Она держала Энди у себя на даче в Мочаловке, всё реже и реже выпуская его на экран, но прельщая невероятно радужными перспективами, например главной ролью в телесериале «Многогрешный маркиз» (о маркизе де Саде). Будто бы она даже работала с Энди над этой ролью в мочаловском уединении, но работа для Энди сводилась, главным образом, к сексуальным услугам, о чём все знали. Артемида Гавриловна была дама крупная во всех смыслах слова, и ей давно уже перевалило за шестьдесят, а Энди не исполнилось ещё тридцати. Волосы Артемида Гавриловна красила в переливчатый лунный цвет, а la Артемида. Она навещала Энди на даче, наезжала раза два в месяц, иногда на несколько дней, и тогда Энди полагалось работать по полной программе. Впрочем, и в остальное время Артемида Гавриловна не давала Энди спуску. Он должен был вживаться в одиночное заключение, которое маркиз претерпевал в Бастилии пять лет, да ещё до этого пять с половиной лет в Венсенском замке. В отсутствие Артемиды на дачу не должны были приезжать не только женщины, но и мужчины (учитывая природные данные Энди). Артемида Гавриловна установила такой режим для своего питомца не из ревности, а по гигиеническим соображениям. Она боялась заразиться СПИДом. Однажды Артемида Гавриловна приехала поздно вечером без предупреждения (машину она водила сама). Энди отсутствовал, правда, скоро вернулся, и у него в хозяйственной сумке, кроме батона и бутылки вина, Артемида Гавриловна увидела молоток. Она не отказала себе в ночи, ради которой приехала, но отбыла рано утром и из своего офиса сразу позвонила в угрозыск. Кирилл Петрушин склонен был счесть её звонок дамской истерикой, но Анатолий Зайцев установил за Артемидиной дачей наблюдение, и на следующий вечер Энди был задержан, когда выходил за ворота с той же хозяйственной сумкой, в которой были молоток и чёрная маска Ломоносова (маска была сделана из чёрного артемидина чулка; Энди натягивал её на лицо, издали облюбовав свою жертву). Энди особенно не отпирался, скорее, смаковал содеянное, говорил, что не помнит, сколько их было, во всяком случае, больше тридцати. Чувствовалось, что прозвище Ломоносов или Михайло — для него реванш за «Энди», которого он тоже разыгрывал. «Таков мой эндшпиль, хэппи-энд», — кокетливо напевал Кузьмищев, то ли начиная, то ли заканчивая бардовскую песню, Невероятно, но привлечь к себе внимание Энди пытался даже при своих ночных походах. Одежда его жертв, как правило, была в беспорядке. Предполагали, будто убийца собирался совершить сексуальные действия со своей жертвой, но кто-то его спугнул. На самом деле Энди искал мобильник и, найдя его, звонил в «Скорую помощь». Уходя, он бросал мобильник рядом с жертвой. Отпечатки пальцев на мобильнике не оставались, так как Энди перчаток не снимал. Узнав, что одну из его жертв отвезли в Трансцедос, Энди старался так нанести удар, чтобы женщина не сразу умирала. «В интересах науки», — гордо сказал он. Поэтому и бил он непременно острым концом молотка. «Остроконечник и тупоконечник, Свифта на них нет», — усмехнулся Кирилл Петрушин. Постепенно Энди разоткровенничался и заговорил со следователем, как с психоаналитиком. Внешность его производила впечатление на мочаловских девушек. С одной из них вопреки запрету Артемиды он совсем было сблизился, но у него ничего не вышло, по вине Темы (так вместе с творческой общественностью Энди называл Артемиду Гавриловну). Тема совершенно опустошала его, и с другими он был не способен ни на что, только вымещал на них своё бессилие. Он подкараулил свою пассию в тёмном переулке, преградил ей дорогу и ударил молотком в переносицу, зная, что такой удар смертелен. Потом он выискивал такую, которая шла ночью одна и чья походка возбуждала его, натягивал маску из Артемидина чулка, чтобы жертва в случае чего его не узнала, и ударял молотком сзади, метя в темя, но так, чтобы жертва по возможности умерла не сразу. И по-видимому, органы таких не совсем умерших жертв иногда использовались Трансцедосом, что не удалось в точности установить. Энди утверждал, что Темочка давно знала о его ночных подвигах, и они её только возбуждали. В угрозыск она позвонила потому, что не застала его, когда ей очень хотелось… Напротив, Артемида Гавриловна настаивала на том, что спаслась чудом. Он до сих пор не убил её только потому, что всё ещё рассчитывал на роль маркиза де Сада. В своём последнем слове на суде Энди упирал на то, что использовал молоток в интересах науки и просил сохранить для отечественной культуры выдающегося актёра. Он явно рассчитывал, что о нём уже снимают фильм и непременно покажут его по телевидению. Энди убеждал себя в этом, уже сидя в тюрьме «Белый кречет» и выспрашивая охранников, как им понравился фильм.

Анатолия Зайцева угнетало другое. Он не мог примириться с тем, что на Юрии висит чуть ли не полсотни убийств, совершённых Кузьмищевым, и никто не собирается пересматривать его дело, хотя, конечно, и убийство Аверьяна тянет на пожизненное заключение. Он обдумывал свои дальнейшие шаги, когда к нему в кабинет, как прежде, без стука, вошёл Аверьян.

В первую минуту Анатолий даже не удивился, но тут же всё вспомнил. Ему показалось, что из-за плеча у Аверьяна выглядывает Люкси.

— Ты… жив? — пролепетал Анатолий. — Он воскресил тебя?

— Воскресить может только Бог… в своё время, вернее, когда времени уже не будет, — ответил Аверьян. — Если я здесь, значит, я не был мёртв.

— Но ты должен быть благодарен ему, доктору Сапсу, за то, что ты здесь.

— Тогда, прежде всего, я должен быть благодарен ему за то, что мне проломили голову.

— Так это всё-таки он? По его подстрекательству?

— Во всяком случае, не без него. Но не будем об этом. Мы всё равно ничего не докажем… как всегда.

— И ты знал, что тебя убьют… кто тебя убьёт? Не знаю, как сказать. Почему ты не остановил его?

— Потому что нельзя было остановить его, пока он не сделал то, что сделал. К тому же тогда Людмила бы умерла. Ей не стали бы делать операцию.

— И ты… чтобы её спасти, подставил себя под молоток?

— Да, чтобы её спасти и не только её.

— Но ты же… ты был мёртв. Это установлено.

— Значит, пора пересмотреть наше представление о смерти. Раз я сейчас жив, значит, я не был мёртв.

— Но ты считался мёртвым по всем законам. Если он хотел тебя устранить, зачем он вернул тебя… к жизни?

— Чтобы произвести ещё одну сенсацию. И чтобы обезопасить себя. Теперь, что бы я ни сделал, я этим обязан ему. Если я расследую его деятельность, всё равно это он направляет меня через пластинку, вмонтированную в череп. Он думает, что обезвредил меня.

— А ты что думаешь предпринять?

— Прежде всего нужно пересмотреть дело Юрия Званцева. Он не совершал убийства. Пожизненное заключение должно быть заменено пусть длительным, но всё-таки сроком.

В тот же день появились сенсационные сообщения о воскрешении убитого иеромонаха. Отсюда следовало, что Юрий Званцев совершил убийство, даже если Аверьян теперь жив (благодаря доктору Сапсу), и пересматривать приговор к пожизненному заключению нет никаких оснований. Опровержение Аверьяна промелькнуло где-то в малотиражной печати со снисходительным комментарием, что достопочтенный иеромонах (возможно, мученик) не совсем адаптировался к своему воскресению. Напомнили и о пластинке доктора Сапса в его черепе, без которой Аверьян вряд ли в состоянии что-нибудь предпринимать. Аверьян больше ни на что не возражал. Он только устраивал судьбу Людмилы. Она по-прежнему жила в своей хибаре как зачумлённая. От неё уже не просто отворачивались, от неё отвернулись все. Упорно говорили, что ей пересажено сердце убитой, и Юрий для этого её убил. Только сотрудницы библиотеки в ночной темноте навещали её, приносили хлеб и молоко. В один прекрасный день соседи увидели, что Людмилина хибарка заколочена. Аверьян препроводил её в таинственный монастырь, чьи насельницы, говорят, не все принадлежали к человеческому роду, например, сестра Акулина, в миру Аква Дунина.

А потом Аверьян уехал на остров Горючий и долго не возвращался. Анатолий уже встревожился, не стало ли Аверьяну хуже без врачебной помощи доктора Сапса. Со временем до Анатолия стали доходить слухи, будто Аверьян всё-таки не в себе: пытается превратить в монастырь тюрьму для пожизненно заключённых. И опять Аверьян зашёл к нему в кабинет неожиданно, как ему свойственно. На этот раз Аверьян кое-что рассказал своему другу. Его не сразу допустили к Юрию. Начальник режима не хотел брать на себя ответственность. Юрий наводил ужас на всю тюрьму, на заключённых и на охранников. Его сокамерник, вырезавший целую семью ради грабежа, со слезами добился перевода в другую камеру, хотя Юрий не трогал его, только не говорил ему ни слова. Но вот на тюремных надзирателей Юрий набрасывался неоднократно, и это не были взрывы ярости. Анатолию вспомнились его слова на суде, что он всё равно добьётся своего. Юрий добивался, чтобы его пристрелили.

Для начальника тюремного режима Аверьян был всё-таки следователем, хотя и бывшим, к тому же духовным лицом, что в наше время тоже немаловажно. Смущало начальника то, что Юрий отбывает пожизненное заключение за убийство Игнатия Бирюкова, а теперь встречи с ним требует этот самый Бирюков (Аверьян в монашестве), числившийся или даже всё ещё числящийся убитым, хотя документы у него вроде бы уже в порядке. Наконец начальник уступил следователю, о котором кое-что слышал. Юрий вошёл, пригнувшись, в специальную камеру, в сопровождении двух надзирателей. Он был в наручниках, как особо опасный.