Такой был план

– Сомневаюсь, что у меня получится, – усмехнулась Катя, – на словах всегда легче, чем на деле.

– Хочешь, помогу тебе? Не сразу, но начнет получаться, поверь мне.

– Ладно, помоги, – улыбнулась Катя, доставая банковскую карту из сумочки и помахав официанту, – мне пора бежать, прости, работа не ждет.

– Убери карту, я расплачусь. Когда мы еще увидимся? Увидимся же?

– Надеюсь, скоро, – снова улыбнулась Катя, вставая, – на днях. Я напишу.

– Буду ждать.

Катя торопливо вышла из кофейни, прошла два дома и вспомнила про зонт. Кофейня находилась рядом с офисом, в историческом центре города, и Катя не стала забирать машину со стоянки, решила пройтись пешком. Она не упускала шанс пройтись по нарядному центральному проспекту. Это поднимало настроение. Перед тем, как идти в кофейню, Катя выглянула в окно. За окном на нависшем небе сгущались тучи, и Катя на всякий случай захватила с собой зонт-трость, подарок сестры. А потом забыла в кофейне, недотепа.

Из-за этой истории с неведомой болезнью Дианы (возможно, придуманной или воображаемой), звонка назойливого доктора с клиники-разводилы, расспросах о причинах смерти и историй болезни родителей, – всё перемешалось в голове. Катя чертыхнулась, развернулась и быстрым шагом вернулась, чтобы забрать зонт. Через панорамное окно кофейни она увидела, как к Никите подсаживается молодая привлекательная девушка. Вероятно, еще одно знакомство с Tinder. Было бы слишком неловко, если бы Катю заметил Никита. Подглядывающую за окошком. Катя развернулась и снова быстым шагом направилась в свой офис, решив написать Никите сообщение с просьбой забрать зонт и передать ей позже, при следующей встрече. На днях.

Я обдумывала, как помочь Кате открыться миру, вернуть доверие к людям, понять, наконец, каково это – простое человеческое участие. Никто не одинок, в мире полно людей, готовых прийти на помощь. Мир не так уж равнодушен, люди зачастую благожелательны. Рано или поздно что-то с Катей произойдет, это неизбежно, со всеми происходит. Не обязательно со здоровьем, может быть любая жизненная ситуация, с которой в одиночку справиться практически невозможно. И если она к этому времени не научится взаимодействовать, будет так же строга к себе, как строга ко мне (а именно так и произойдет) и продолжит жить по инерции, полагаясь только на себя, всё может закончиться плачевно. Или Катя будет крепиться до последнего и упустит что-то важное, упустит время, или начнет преуменьшать масштаб проблемы и отпихивать от себя самаритян. Уже въелась привычка и других держать в ежовых рукавицах, и себя.

Я обдумывала это, направляясь в офис продаж недвижимости, из которого уволилась два месяца назад. Там было шумно, как обычно в это время дня. Между консультантами за стойкой сновала моя бывшая начальница, Марина Викторовна. Типичная ломовая лошадь, преданная компании и своему делу. Максимальное рвение, максимальная лояльность руководству, женщина-робот. Маринотрон две тысячи четыреста тридцать шесть. Ее мышиный хвостик прыгал в такт шагам, накрашенные блеклой помадой губы напряженно сжались, бесцветные тонкие брови сосредоточенно нахмурились. Она наклонялась то к одной, то к другой девушке-консультанту, показывая на экране компьютера последовательность выполнения операции, отвечая на вопрос или контролируя работу. Собранность сотого уровня.

– Марина Викторовна, – позвала я, помахав рукой.

Марина Викторовна обернулась, увидела меня, сжала губы еще сильнее и показала на диванчик в зале ожидания. Я прождала около двадцати минут.

– Чем обязана? – сухо спросила она, когда, наконец, освободилась и нашла минутку для меня. Она сухо смотрела на меня сверху вниз.

– Здравствуйте. У меня вот какой вопрос. В процессе работы я перерабатывала по два, иногда по три часа после окончания смены…

– Еще при собеседовании я задавала вопрос о готовности к переработкам и предупреждала, что при наплыве клиентов придется иногда задерживаться.

– Верно, но я поняла, что будут редкие случаи, когда придется задержаться на десять-пятнадцать минут. А по факту каждую смену мне приходилось перерабатывать по два-три часа. И мне и в голову не пришло, что эти переработки не повлияют на мой доход, и не будут оплачиваться сверх оклада.

– Что ж, мне жаль, что призошло недопонимание. Можно было задать уточняющий вопрос перед трудоустройством. Это всё?

– На случай недопонимания я копировала сделки по операциям каждую смену, в которых отражены даты и время. А также у меня есть расчетные листы. Ни слова о начислениях за переработки. Это повод для трудового спора, Вы не находите?

Марина Викторовна молча смотрела на меня. Я выждала двадцать секунд и постаралась, чтобы мой голос дрогнул, когда добавила:

– Из-за того, что меня загоняли, появились проблемы со здоровьем. Есть назначение врача, – я полезла в сумочку за направлением Петра Николаевича, чтобы показать Марине Викторовне, но она не стала смотреть.

– Жди здесь, – отрывисто сказала Марина Викторовна, помолчав еще несколько секунд.

Я удобно развалилась на диване и открыла на телефоне электронную книжку.

Я читала Эрика Берна «Игры, в которые играют люди». Это потрясающая книга. Я как раз дочитала до истории о превращении «жертвы» в «преследователя» в семье, которая и держится-то только на исполнении этих ролей, когда краем глаза заметила двух своих бывших коллег, прошмыгнувших мимо.

– Эй, – выскочила я следом на улицу, – Света, Арина, привет! Вы что, меня не заметили?

– О, привет, – обернулась Света, – торопимся просто.

– Вы на обед? Можно с вами?

Девушки замялись.

– Нам запретили с тобой разговаривать, – наконец призналась Арина, – Марина Викторовна обошла нас пять минут назад и сказала, что ты затеваешь какой-то скандал.

– Я просто указала им на их ошибку. Они должны были оплатить переработки.

– Прости, нас отпустили всего на десять минут, мы пойдем, ладно?

Они развернулись и слиняли. Я вернулась на диванчик к своей книге. Через полчаса ко мне подошел хлыщеватый молодой человек, не старше двадцати пяти лет, с прилизанными волосами и в мешковатом пиджаке, представился юристом компании и предложил пройти в кабинет. В кабинете он сразу спросил, на каких условиях я согласилась бы не подавать жалобу в трудовую инспекцию.

– Шесть окладов, – сказала я, – и ни в трудовую, ни в налоговую, ни в прокуратуру жалоба не полетит.

– Вы проработали сколько? – спросил он, перелистывая листочки, – два с половиной месяца?

– Достаточно, чтобы подорвать здоровье, пять-шесть дней в неделю работая по десять-одиннадцать часов. С одним перерывом в десять минут.

Я всхлипнула и полезла в сумочку за салфеткой.

– Извините. Вчера была в клинике, доктор подозревает серьезное заболевание. И сказал, что запустить процесс могло перенапряжение на протяжении месяца и больше. Я очень надеюсь, что диагноз не подтвердится, что это обратимо, мне ведь еще нет и тридцати. Только через три с половиной года тридцать стукнет.

– Я Вам очень сочувствую, – сказал юрист, смотрел он и правда сочувственно, – я, к сожалению, не могу принимать такие решения самостоятельно, могу только отправить как можно быстрее наверх, и я сделаю всё, чтобы ускорить процесс согласования по этому вопросу. Подождете до конца недели? Я лично Вам позвоню.

– Спасибо Вам большое, – ответила я, вытирая глаза и вставая.

– Ничего пока не предпринимайте, хорошо? Положитесь на меня.

– Буду ждать звонка. Очень. И буду очень благодарна за быстрый ответ.