Такой долгий и откровенный день (сборник)
Шрифт:
– Нина Васильевна нам миксер на 8 Марта подарила, – с дрожью в голосе ответила я. Я их ненавидела в ту минуту, этих бездушных, черствых теток!
– Ишь ты! А чем докажешь?
– Да вон он, разобранный, на кухне.
– Нет, ну надо же, всю ночь пахали из-за двух одеял. Во тетка!
Какой ужас, какая страшная несправедливость. Почему люди такие злые? Милейший человек, Нина Васильевна, безусловно, не заслуживала такого отношения. Что же это с людьми-то делается? Ведь ни разу не пришли, ни разу не побеспокоились. А здесь клад всю ночь искали. Да и какой, собственно, клад мог у нее быть? Смешно. Государственный служащий, еще и свежие кофточки себе постоянно покупала.
Утром приехала ее подруга. Была взбешена и раздосадована жутким беспорядком.
– Вы
– А ведь было, Лена, наследство-то. Ниночка же была из очень старинной дворянской семьи. В старых газетах она все прятала. Я точно знаю. Я когда в дом входила, еще внимание обратила: мусоровоз от подъезда отъезжал. Так что… Как видишь… Видимо, не хотела Ниночка, чтобы кому-то это все досталось. Ну пусть так и будет. На то ее и Божья воля.
После того как улегся весь шум, я, наконец, зашла в соседкину комнату. Я никогда здесь не была, и все для меня здесь было чужое. Вещи не имели для меня никакой ценности. Для меня была важна она. Старая москвичка, тактичный и тонкий человек. Она для меня стала очень близкой. Я не представляла, как мы теперь без нее будем, и думала о том, что вот был человек, и нет его. И как это так?
Я провела ладонью по пыльному буфету и почувствовала, что рука наткнулась на что-то твердое. Это была старинная крошечная шкатулка. В ней лежала золотая подвеска. Как не заметили ее Мария с Надеждой? Шкатулка лежала практически на виду. Мистика какая-то. Или все-таки Нина Васильевна оставила это специально для меня? Чтобы у меня была о ней память. И коробочка во время этих некрасивых поисков лежала себе вот здесь, у всех перед глазами. Но она не была предназначена никому другому: Нина Васильевна приготовила ее для меня. Последнее «прости и прощай». Я расплакалась, но и испытала чувство облегчения. Я была рада этому знаку оттуда. Я была рада, что в моей семье теперь останется этот памятный знак как память о светлом и хорошем человеке. И через много-много лет, достав эту подвеску, я расскажу своей внучке историю моей соседки. Тихой, скромной и очень хорошей женщины.
Кеша хороший
ВЕСНА пришла неожиданно рано, солнце светило ярко, совсем не по-мартовски обманчиво. Захотелось сразу открыть все форточки, высунуть нос и глубоко вдохнуть яркий прозрачный воздух.
Он залетел в окно московской квартиры с громким резким криком, порядком всех напугав. Сначала маленькая пичужка истошно металась по кухне, билась о стенки нового финского кухонного гарнитура, цеплялась за веселые шторы с синими чайничками, пытаясь как-то на них повиснуть.
– Уйди, уйди! – Люба схватила полотенце и попыталась выгнать птицу обратно в открытую форточку. – Господи, да откуда ты только взялся? Кыш, тебе говорю!
Птица трепыхнулась в очередной раз, нервно дернув зеленым хохолком, легко взлетела на деревянный карниз, зацепилась за большие коричневые кольца и затихла.
Люба, поняв, что не сможет самостоятельно достать возмутителя спокойствия, позвала на помощь: – Леш! Иди скорее! Я боюсь! Господи, делать-то что?! К нам какая-то пичуга залетела!
На зов, естественно, прибежала маленькая Юля.
– Ой, мам, это же попугай! Какой маленький! Прямо Говорун изумрудный, – запричитала девочка. Девочка в данный отрезок времени самостоятельно осваивала «Волшебника Изумрудного города» и всех вокруг сравнивала с веселыми человечками из книжки. – Откуда он взялся?
– Говоруны синие, – на автопилоте поправила Люда, – это у Гудвина все были зелеными. Вот и я не понимаю, откуда. И как его теперь достать. – Люба, не переставая, размахивала полотенцем, как пропеллером, но птичке, похоже, было на это наплевать. – Юля, где папа, мне одной не справиться.
Да уж, вот они, неудобства хваленых сталинских домов. Высота потолков в квартире, где жили Глебовы, зашкаливала за четыре метра. Многие соседи уже давно сделали в одной из комнат второй этаж. Встать в полный рост на так называемом втором этаже было невозможно, но,
к примеру, поставить лежанку и использовать помещение под спальню – очень даже. Идея вполне уместная, тем более, учитывая габариты жилого помещения.Планировка квартир в огромном строении на Ленинградском проспекте была более чем странной. О чем думал проектировщик, непонятно. Глебовы занимали двухкомнатную квартиру на третьем этаже семиэтажного дома. Достаточно большой коридор, однако, не позволял поставить даже небольшую переносную вешалку, не говоря уже о шкафе. Все стены коридора – это были двойные двери. В две комнаты, на кухню, в ванную комнату и в совсем крошечную каморку, где находился выход к мусоропроводу. Вроде бы две комнаты, но что толку? Одна из комнат больше походила на пенал (не будем здесь употреблять другого слова, которое как-то использовал лучший друг Леши Володя Мировой).
– Отсюда можно вперед ногами не выносить! Закрыл на ключ, и покойся себе с миром.
Комната, действительно, казалась мрачной и неуютной, вмещалась в восьмиметровку только кровать. Шкаф закрыл бы полностью окно.
– В высоту больше, чем в ширину! Что это за комната такая? Сюда просится, конечно, антресоль, – задумчиво разводил Леша руками, когда семья Глебовых въезжала в квартиру, – но тут и так ничего не видно.
Понятное дело, что в этом узеньком пенале второй ярус сделать было проблематично. Что это за комната такая, стало ясно из документов БТИ. Оказалось, что в соответствии с планом она была смежной с большой. Бывшие жильцы заложили дверь кирпичом. Собственно, так сделали все в квартирах по этому стояку. Может, раньше эта комната была кладовкой или гладильной, кто ее знает.
Ах, времена, ах, нравы! Нет, в наше время какие уж тут гладильные. Маленькая, неудобная, но все-таки отдельная комнатка. Кто-то из жильцов дома приспособил пенальчик под детскую, кто-то разместил в ней библиотеку. У Глебовых полноправной владелицей комнатенки стала восьмилетняя Юлька.
Вторая комната, та, которая большая и светлая, тоже была бестолковой и неуютной. Три больших окна опять же не давали разгуляться фантазии.
Вот такая бестолковая и по московским меркам очень большая (и даже вызывающая зависть) двухкомнатная квартира досталась Глебовым после смерти Лешиного дяди. Счастью не было конца. В центре Москвы, две комнаты, огромные двери, окна! Это уж потом они поняли, что не все так просто. Без знаний и умений проектировщика и дизайнера здесь делать было нечего. Люба надеялась на сообразительность технически образованного мужа, но тут она крупно просчиталась. Леша только вздыхал и разводил руками.
– Из этой камеры-одиночки можно сделать только кладовку с полочками.
– Побойся Бога, здесь будет жить твоя дочь.
– Вот и пусть смотрит себе практически в космос. И вообще, не нужно перегружать помещение деталями. Все должно быть органично.
– Уюта же хочется! А где у нас уют? В одной комнате кровать с трудом помещается, в другой – диван и шкаф, как два пенька во чистом поле.
Леше было смешно да и, говоря откровенно, все равно. И вообще он был из разряда мужиков, у которых руки не из того места растут. При этом имел за плечами техническое образование достаточно престижного МАИ.
– И чему тебя только в институте учили? – удивлялась Люба.
– Меня учили строить самолеты! – парировал муж.
– Но ведь здесь легче…
– Правильно! Поэтому я и не буду утруждать перепланировкой мои светлые мозги! Эта квартира того не стоит.
Ну да, того не стоит. Наверное. Люба в которой раз поразилась спокойствию мужа и взяла обустройство неудобной квартиры в свои сильные руки. Молодая женщина купила десять метров мебельной ткани спокойной расцветки, вызвала из службы быта мужика, который, разделив в уме непомерно большую комнату на три части, закрепил рельс на потолке. Две трети комнаты теперь служили гостиной, а одна треть – спальней. Все равно все было слегка бестолково и со странной геометрией; тем не менее у каждого появился свой уголок. От Леши жена получила снисходительную благодарность: