Такой нежный покойник

А когда наслаждение достигло своего апогея, произошло последнее и наивысшее превращение – в одно целое.

В божество, включающее в себя мужчину и женщину и всё живущее – растущее и цветущее – в природе.

В полифоническую субстанцию, способную существовать сразу и везде – в бесконечном космосе, в капле воды и в сердце летящей птицы.

В Жизни, в Смерти, в Рождении и в Пути.

И не было больше ни Прошлого, ни Настоящего, ни Будущего.

Была Вечность.

И были они своей любовью благословлены НАВСЕГДА.

* * *

Кора очнулась на скамье – её осторожно тряс за плечо Сенька.

Она подняла на него бездонные влажные глаза, в которых всё ещё лазурно плескался океан, и таинственно улыбнулась.

Вокруг больше никого не было. Солнце готово было свалиться за горизонт и освещало последним пожаром купол храма Большого Вознесения. На одной из ветвей берёзы ворковали два голубя. Рядом, в поникшей траве, серебрились брошенные сандалии.

– Кора, милая, сейчас будут гроб выносить, и все пойдут следом. У тебя последняя возможность попрощаться. Сейчас уже всё равно – не будет же она устраивать скандал в церкви.

– Гроб выносить? – потерянно переспросила Кора. – Какой гроб?

– Ну… гроб… из церкви… с Лёшей…

– Гроб с Лёшей? – расхохоталась Кора. – Что это? Шутка?

– Нет, Кора…

– Ты в это веришь? Его друг! Что это ОН? В гробу? Как можешь ты?! И что это за слово – «гроб»?

Кора подняла валявшуюся возле скамейки сумку и, порывшись в ней, вытащила зеркальце в старинной серебряной оправе, купленное когда-то вместе с Лёшей в комиссионке где-то неподалёку от Крымского моста. Поднеся его к лицу, она внимательно стала всматриваться в своё отражение:

– Я?! Прежняя? Не может быть. – Она рассеянно огляделась вокруг. – И кто все эти люди? Какой-то «гроб», попы, чертяки… Что им всем тут надо? А мне? Как глупо!

Сеня, не отрываясь, смотрел на неё, и глаза его наполнялись испугом.

– Кора… Ну что же делать? Так принято…

Кора медленно подняла глаза на Сеню и протянула ему зеркало:

– Вот, посмотри. Возможно, ты увидишь то, что вижу я. А если нет, то тем печальнее, ведь ты совсем недавно прямо здесь его расспрашивал о главном.

– Я?! – удивился Сенька. – О главном? Прямо здесь? Но я не выходил из церкви.

– Ты всё забыл. Наверное, так надо. Иначе можно попросту свихнуться… Ну да, сойти с ума… Он, видно, поберёг тебя и стёр из памяти всё то, о чём напоминание здесь стало бы бессмысленным. Тем лучше, тебе ведь жить и жить ещё. В отличие от меня… – произнесла Кора, будто читая монолог со сцены.

Сенька присел на скамью и обнял Кору за плечи:

– Ты уверена? Не хочешь попрощаться?

– Я? Туда? Зачем? Быть вместе с теми, кто его убил? И празднуют теперь там похороны? – Сенька только вздохнул. – «А над гробом встали мародёры и несут почётный караул»… Ты видишь меня там?..

– Я только хотел… – У Семёна кончились на сегодня слова.

– Я знаю… Но мы уж попрощались, – сказала Кора, в тоне её не звучало никакой скорби, а лицо озарилось радостной детской улыбкой. – И не волнуйся обо мне – это был день, когда свершилось всё, чего я так ждала. И мне дано было познать, что я лишь часть ВСЕГО.

– Кора, ты о чём?

– Теперь я счастлива. Вполне. А ты иди подставь ему плечо, как он просил.

* * *

Сенька повернулся – и в который раз за этот день! – побрёл в юдоль печали.

Гроб уже закрыли крышкой, и всё было готово для торжественного выноса.

Вера шла за гробом первой, одетая в чёрное с головы до ног, скорбно склонив голову.

Кору она увидела сразу и, споткнувшись об неё взглядом, на короткий миг потеряла торжественность шага и выражение неизбывной печали в глазах.

Кора, встретившись с ней глазами, чуть приподняла правую руку и пошевелила пальцами – жест этот можно было принять как за дружелюбный, так и за дразнящий. Тем более что на губах её играла не то горестная, не то счастливая улыбка.

Вере улыбка показалась откровенно ехидной. А приветственный жест – вызывающе издевательским.

Она остановилась, повернулась к стайке следующ их за ней подруг и, шепнув им, чтобы её подождали в кортеже, ожидавшем за оградой, решительным шагом направилась к скамье. Остальная процессия медленно проследовала к выходу.

Кора поднялась со скамьи. Босая, с небрежно распущенными волосами вокруг бледных щёк, с безучастным взглядом, обращённым внутрь себя, она стояла не шелохнувшись, пока приближалась Вера.

– Ты всё-таки пришла… – Вера чинно опустилась на скамейку, скрестив ноги в изящных туфельках с каблуками немыслимой высоты. – Хотела увидеть его в последний раз?

Кора, ничего не ответив, присела рядом.

– Что ж не зашла? В такой толпе всё равно бы никто не заметил. О тебе уже все давно забыли.

– Мне туда незачем было…

– А зачем же приехала?

– К нему…

Вера посмотрела на неё внимательно. И удивилась, как она не поняла с первого взгляда – Кора была не в себе. Незрячие глаза, безумный полумесяц улыбки на губах, бессвязные ответы… Как под наркозом отходящим. Бедная, сидит здесь одинокая, никому не нужная. В Вере проснулось чувство, смутно похожее на жалость к этой несчастной: приехала, никем не званная, невостребованная, на проводы чужого мужа, не осмелившись даже войти в церковь, подойти к гробу. Полубезумная отверженная иностранка. Воистину Бог воздаёт всем по достоинству.

Вера открыла сумку и достала флакон, волшебно засветившийся чёрно-синим кобальтом в последнем оранжевом луче солнца.

Кора, вернувшись из своего зачарованного далека, протянула руку и непререкаемым жестом вынула прохладное стекло из Вериных ладоней:

– Это мой подарок. Ему. Как оказался он в твоих руках?

– Я взяла его специально, чтобы вернуть тебе.

Кора погладила флакон, осторожно обвела указательным пальцем буквы К&Л, выведенные золотой вязью на гладком боку, и попробовала открутить пробку – она довольно легко поддалась её требовательным пальцам. Она поднесла флакон к ноздрям и жадно вдохнула содержимое – как испила. Запах был терпким, миндально-горьким, с нежной фиалковой отдушкой. Неотразимо манящим.