Талисман мага
Шрифт:
Амалия была уверена, что после инцидента, заключительная часть которого происходила на ее глазах, и Яну, и волосатому Онку понадобятся по меньшей мере сутки, чтобы прийти в себя, однако безжалостный Михаэль меньше чем через два часа объявил о выступлении.
— Ничего-ничего, — заметив полный сочувствия взгляд Амалии, усмехнулся разведчик. — В следующий раз сначала хорошенько подумают, прежде чем… — Он покосился на Яна, который едва не потерял равновесие, когда наклонялся за сумкой. — Давай сюда!..
Десантник улыбнулся и покачал головой.
«Какой он бледный…» — ужаснулась Амалия. И упрямый. Или это была привычка —
«Ян — из карательного отряда Майера. Если конечно, это тебе о чем-то говорит…»
Кажется, по-настоящему смысл этих слов дошел до Амалии к вечеру — когда они наконец остановились на ночлег. Эти подъемы, спуски… Раньше Амалия была абсолютно уверена, что легче идти под гору, чем подниматься, однако после сегодняшнего путешествия уже и не знала. Да, взбираться действительно непросто, зато гораздо легче выбирать опору и, вообще, чувствуешь себя намного устойчивее — при спуске же, нащупывая ногой то камень, то основание куста, то обросшую травой кочку, никогда не знаешь, насколько они надежны и от этого находишься в постоянном напряжении. Вверх — вниз, вверх — вниз… А ведь она шла налегке — не то что Ян!
Впрочем, от ночного дежурства и десантник, и б'буши (который к вечеру также еле переставлял ноги) были освобождены: первую половину взял на себя Ральф, вторую, соответственно, — Риу.
«Ну, вот теперь из-за них Михаэлю придется не спать вторую ночь подряд…» У Амалии слипались глаза. Слипались, даже несмотря на саднившие ладони и стертые в кровь, гудевшие от усталости ноги. Вверх — вниз… Сверху, с горы, пространство под тобой напоминает море, а более низкие горы — громадные окаменевшие волны. За ними — причудливые очертания других, а дальше уже и не разобрать: горы это или облака на горизонте…
Воспоминания о событиях прошедшего дня стали постепенно переходить в сон, но Амалия из последних сил сопротивлялась, чтобы еще хоть раз взглянуть на одинокую фигуру у костра. Потом веки отяжелели уже совсем, и Михаэль, и сама пещера начали словно куда-то отодвигаться… чтобы буквально через мгновение появиться снова. Только теперь Михаэль был не у входа, а здесь, рядом. Вот он наклонился…
«Сон…» — потянувшись навстречу, догадалась Амалия.
Губы, так и не позволившие ей произнести ни слова; руки, расстегивающие спальный мешок… Амалия ничего не могла с собой поделать: прямо во сне она то засыпала, то опять просыпалась, вдруг понимая, что на самом деле спит и что настоящий Михаэль сидит там, у костра, а во сне — всего лишь созданный ее воображением, лишь похожий. И оттого, наверное, она не чувствовала ничего, кроме нежности — от прикосновения его рук, его губ, оттого, что он внутри нее. Нежность, нежность и одна только бесконечная нежность… — совсем иные ощущения переживала она тогда, весной, среди цветущих каштанов… И тем не менее, ошибаясь в главном, память скрупулезно воспроизводила отдельные детали, отдельные особенности, благодаря которым Амалия точно знала, что рядом с ней именно Михаэль. А когда все закончилось…
Она быстро открыла глаза: Михаэль действительно был здесь и не просто рядом с ней — он по-прежнему был в ней… В предрассветном сумраке четко вырисовывался профиль сидящего у костра Риу — значит, все произошло наяву? Амалия вопросительно посмотрела на Михаэля — он приложил палец к губам, указывая на спящих…
— Ты хочешь, чтобы у нас был ребенок? — спросила она несколькими часами позже, улучив момент, когда рядом не оказалось никого.
— Он уже есть. А что?
— Но… я думала… — Ответ Михаэля, а главное, улыбка, которой он сопровождался, показалась Амалии
настолько странной, что она растерялась. — Думала, потом — когда вернемся домой.— О, если бы я был так уверен, что вернусь…
— Не говори так. Пожалуйста!
— Это правда, — пожал плечами Ральф.
«Разведчики не всегда возвращаются…» — мгновенно вспомнила Амалия.
— А твой отец? Он…
— Мы как раз идем к нему — так что ты сможешь обо всем расспросить его сама. Тем более, вы знакомы.
Нет, творилось нечто невероятное: разговор опять не клеился — не клеился даже после того, что произошло ночью. А если ее отец был прав, и они действительно настолько не подходят друг другу, что вообще никогда не смогут найти общего языка?
— Скажи мне честно: я, наверно, не должна была приезжать?
Говорить этого, конечно, не стоило: опыт подсказывал, что подобное обычно лишь усиливает напряженность, но Амалия не удержалась.
— Мне было бы спокойнее, если бы ты оставалась там, но… — Ральф опустил глаза, ресницы у него оказались длинные-длинные и загибались вверх. — Я… Нет, не так… — Он смущенно тряхнул головой. — У тебя бывало, что ты хочешь чего-то такого… заведомо неисполнимого? И вот вдруг это происходит…
— Было. Оно началось этой весной — вечером у камина. И с тех пор не кончается…
Проявившаяся с самого начала подозрительная настороженность Амалии к спускам, как выяснилось на следующий день, была не случайной. Или свою роль сыграла именно излишняя мнительность? Сразу за очередным перевалом открылась на редкость непривлекательная местность: глубокие, заваленные буреломом распадки, пересохшие ручьи, поросшие мхом скалы. Одного взгляда на это ущелье было достаточно, чтобы мгновенно испортилось настроение. Но… отвлекаться в горах нельзя: засмотревшись вперед, Амалия поскользнулась и, падая, невольно оперлась на подвернувшуюся ногу…
В первые секунды показалось, что нога попала в огонь или что по ней рубанули топором. Амалию, конечно, тут же подхватили — Ян, он стоял ближе других. Быстро сняли сапог… Ничего себе! Такое она видела впервые: нога начала распухать и раздуваться прямо на глазах — если бы сапог не сняли сразу, его, наверняка, пришлось бы разрезать.
— Связки, — закончив осмотр, Михаэль вытащил бинт и, закрепив его на щиколотке, носком обмотал его вокруг стопы. — Ну что, придется теперь нести тебя на руках, — он уже опять улыбался.
Амалия не спорила: ее знобило, и, кажется, начинался жар.
На руках у Михаэля стало немного легче, но ненадолго: жар постепенно усиливался — даже застучали зубы. Пришлось сделать привал. Разложили костер; потерявшую всякую форму ногу разбинтовали.
— Ничего-ничего, уже завтра начнет опадать, — утешал Михаэль.
Амалия кивнула. Весь день она продремала у него на плече. Онк и Риу сходили на охоту, потом молодой человек стал готовить ужин. Ветер слегка раскачивал ветки сосны, под которой расположились путешественники — то закрывая, то снова открывая уже заметно потемневшее небо.
Неожиданно Михаэль перестал дышать, сердце его забилось быстро-быстро; потом осторожно выдохнул, но сердце, кажется, застучало еще быстрее.
— Что?
— Отец… Они попали в плен.
Никто не ответил. Амалия тоже молча уставилась на свою ногу: если сидеть вот так, совершенно неподвижно, почти ничего не чувствовалось, но надо было идти, а тем более идти быстро…
«Ну, и что теперь будет? Понесут на руках? А время — ведь тогда времени на переход уйдет гораздо больше…» — Господи, до чего же не хотелось становиться обузой…