Талисман жены Лота
Шрифт:
Вся квартира была устлана драными шалями белесых лохмотьев пыли. Они лежали на столе, креслах, полу, свешивались со шкафов....
Ступая босыми ногами по праху утрешнего хамсина, Аглая подошла к окну, закрыла его. Отправилась в ванную, набрала полное ведро воды. Вымывая следы пустынного варварства, она думала и думала о Вульфе.
Впрочем, это были не мысли, а призраки, миражи. Картины фантазии и полотна мечты.
...На этих полотнах были нарисованы лубочные райские пейзажи, грубые морские волны, шалаш...
...Шалаш сначала был совсем маленький,
...Она рисовала на затканной солнцем веранде цветных животных и песочные часы. Знаки, символы и заклинанья любви.
...Она рисовала его рядом, почему-то в рыцарских доспехах.
Выливая коричневую воду в унитаз, туда же веселая Аглая слила и эту невесомую картинку.
Она знала за собой одну особенность – как только мозг начинает живописать на пустом месте подобные – архиреальные – картинки – все, конец. Этого не будет никогда.
Наверное, это уже случилось в каком-то близком, но невидимом мире – а здесь воплощаться – скучно. Не будет этого. Ни-за-что.
«А жалко», – подумала Аглая и набрала еще ведро.
Грязная вода во второй раз с хрюканьем унеслась в канализацию.
За ней следом – и еще один воздушный замок, очень похожий на ханаанский шатер.
...Над этим шатром абсолютно безгрешная ночь рассыпала алмазы любви по горячим телам, а потом от них зажигала звезды.
Помыв пол в третий раз, Аглая утопила вместе с водой в унитазе еще одну непретворенность. Лунные пейзажи Мертвого моря были в этой непретворенности... И поцелуи, которые стекали все ниже...
Пол заблестел, как Аглаины умытые счастливыми неправдами глаза. Она сменила воду лилиям, вспомнила, как стояла у своего подъезда, прижавшись спиной к стене, как вложила в ладонь Вульфа ключ, как он нес ее, почти бездыханную, как она не хотела сопротивляться ни одному его движению, и как ей не хватает его, и его ласки, и... побежала в комнату, потому что ей показалось, что звонит телефон. Но лишь показалось...Она чиркнула спичкой, от которой отлетел кусочек серы и обжег ее, закурила... Вместо картинок перед глазами теперь болтался табачный дым.
От дыма, хамсина, от одиночества... и от бесконечности этого одиночества... у нее жутко заломило в затылке. С отвращением допив кофе, она проглотила таблетку от головной боли и ушла до самого вечера в себя.
Вечером ненадолго вернулась, что-то еще почистила и помыла, и снова спряталась в маленьком улиточном домике, который давным-давно, когда еще была маленькой, выстроила себе из не попрошенных игрушек и не полученных подарков.
Табу на красоту
В субботу с утра раннего позвонил Юрчик. Наворчал несправедливо, что она, мол, перестала бывать в гостях, пожурил еще за что-то и велел сей же миг быть.
Измученная вчерашним мытьем полов, мигренью и глухой тоской, Аглая явилась, как
и было велено – немедленно.– А-а-ах! – застонала она с порога. – Пахнет мясом. Я хочу его съесть.
Выскочивший в фартуке и трусах Юрчик обнял ее и смачно чмокнул. Она, вырываясь из его волосатых лап, продолжала стонать все громче.
– Отпусти меня, – она, шутя, царапнула друга по щеке. – Сначала мясо – мужчина потом.
И, вскочив на свободного скакуна вдохновенья, влетела на кухню. Там уже сидел мужчина.
– Кто ты? – спросила она его, раскидывая руки и смеясь.
Гость молча смотрел на явление.
– Кто ты?! – приказала она отвечать бородатому, чуть седеющему незнакомцу.
Тот смотрел на нее немыслимой синевой глаз и восхищенно молчал.
– Это мой друг... – Гольдштейн договорить не успел.
– Вижу, – на сильных крыльях влетела Аглая в стихию пророчеств. – Вижу. Его зовут...
«Его зовут, должно быть... У него должно быть простое имя...»
– Сережа? – обрадовалась она.
Незнакомец, улыбаясь глазами, кивнул.
– Се-ре-жа!.. – засмеялась она. – Ты, Сережа, – моряк. Правда?!
Тот кивнул. Юрчик стоял и довольно чесал себе волосатое брюхо под фартуком.
– Сережа, – продолжала Аглая, положив нежно руки гостю на плечи и разглядывая его. – А ты ведь не женат, Сережа... Разведен. И – давно... Скитаешься по свету, и никто тебя не ждет. И ты никого не любишь...
Гость, не сводя с Аглаи глаз, налил воды в стакан.
– Сережа, – приставала Аглая кчеловеку. – Давай, Сережа... Давай с тобой построим вместе шалаш на райском острове и будем рожать счастливых детей... Или, лучше, ты подари мне огромный дворец – светлый-светлый. Я буду рисовать розовых какаду, а ты будешь волшебником... Хочешь?
Юрчик открыл крышку казана, втянул ноздрями аромат зернистого плова и заорал во всю мощь:
– Мусик, хватит дрыхнуть – плов готов.
Аглая, крутясь по кухне в вакхическом танце, пропела:
– Плов – готов, плов – готов....
Потом, хищно распахнув глаза и схватив вилки, она застучала ими:
– Сначала плов голодной женщине! Мне – и много!.. Мусик, хватит возиться!
В дверях показалась заспанная Наденька и спросила:
– А в лавочку сбегали?
– Обижаешь, – ответил гость Сережа и поставил на стол бутылку «Абсолюта».
Разлили. Уставили стол полными царской снедью тарелками. Чокнулись. Выпили. Все, кроме Аглаи.
– А ты чего? – спросила гостеприимная хозяйка.
Аглая обреченно посмотрела в рюмку и мотнула головой.
– Ни фига ж себе! – аж подпрыгнул обиженный Юрчик. – Чтоб мой плов без водки трескать! Не дам!
– Хорошо, я не буду есть, – сказала Аглая покорно и из глаз у нее покатились крупные слезы.
– Аглаюшка, да ты что, родная, опять плачешь?
– Начал вытирать он ей слезы своим фартуком. Потом, повернувшись, пожаловался гостю:
– Как придет ко мне, сразу плакать начинает. А мне жалко ее...
– Ладно, наливай, – вздохнула Аглая. – Только потом не пожалей.