Talk to me (Поговори со мной)

– Ева! – он схватил девушку за руку и сразу трансгрессировал на улицу, утягивая за собой и Егора.

Горячее пламя пожирало маленький домик метр за метром. Еву вырвало, как только она коснулась ногами холодного асфальта.

– Ванечка… – глухо прошептала она, отплевавшись, а потом надрывно заорала, пытаясь вырваться из кольца мужских рук, крепко держащих ее: – Ванечка!

На секунду в окне промелькнуло любимое лицо, искаженное маской страха.

– Ванечка!!! – срывая голос, девушка дернулась в еще одной тщетной попытке вырваться.

– Ваня! – плача, закричал мальчик, не отпуская ее.

– Нельзя, – Осмомысл Веславович одной рукой удерживал девушку, а другой – ребенка. – Ева, там слишком опасно!

Еще одна вспышка, и новый взрыв оглушил всех троих.

– Вытащите его! Сейчас же! – заплакала девушка, вцепившись в руку Наставника.

– Уже поздно… – профессор зельеваренья в ужасе смотрел на обвалившуюся крышу.

– Почему он сам не трансгрессировал? – задает Драко вопрос, который мучил меня не один месяц.

– Не знаю. Может, палочку выбили из рук, может… Я плохо помню следующие три дня… Будто и не было ничего… Очнулась только во время похорон. В могилу пустой гроб опускали, Ваню так и не нашли, там все сгорело… Наставник сказал… сказал, что, наверное, его… разорвало взрывом… Егорка… не понимаю, за что это ему… – слезы текут по щекам, а я сжимаю руку Драко, переплетая пальцы. – Потерял родителей в восемь, потом еще брата через два года… Почему? Почему так бывает? – утыкаюсь лицом в плечо моего бедного, загнанного в угол сероглазого Принца.

– Жизнь – дерьмовая шутка, – тихо говорит он, гладя меня по затылку, и целует в лоб.

Черная по краю татуировка зловеще смотрит на меня с левого предплечья Драко. Змея, вылезающая изо рта черепа. Страшная вещь, хоть я и видела ее уже не раз. Нет, не просто страшная. Ужасающая и гадкая. По взгляду Драко на нее мне становится понятно, что она ему так же отвратительна. Неосознанно я веду пальцами по змее.

– Хочешь знать, как она у меня появилась?

Вздрагиваю от его голоса и бледнею. Я хочу. Хочу знать все о нем, плохое, хорошее, хочу, чтобы он доверял мне. Как это возможно – знать, что человек та еще скотина, видеть в нем каждый маленький недостаток, но относиться к этому совершенно спокойно?

– Так хочешь?

– А ты хочешь рассказать?

– Я хочу, чтобы ты знала.

Совсем другой поворот событий. Не мне сомневаться в том, как нелегко оголять старые шрамы, я сама едва смогла облечь жуткую картину трехлетней давности в хоть сколько-нибудь внятные слова. Он не может рассказать, не хочет снова переживать это один. Но если Драко не хочет говорить, то можно…

– … показать, – срывается с губ остаток мысли. – У меня есть Омут Памяти.

Драко кивает головой, и я кидаюсь к шкафу, где стоит каменная чаша и лежат пустые флаконы для воспоминаний. Всего только два чистых. Остальные (с пару десятков) заполнены жемчужной не то жидкостью, не то газом моих воспоминаний о разговорах с ним. Впрочем, зачем нам «пересадочный пункт» в виде прозрачных склянок? Я пододвигаю кофейный столик и водружаю на него каменную чашу. Мой Принц касается палочкой виска, вытягивает из него длинную серебристо-белую нить и опускает ее в Омут Памяти. Он сверлит глазами чашу, и мне видно, как напрягаются мышцы под бледной кожей.

– Готов? – сжимаю его ладонь, чтобы он знал, что кто-то есть рядом.

Он ничего не отвечает, даже не кивает головой, просто опускает лицо в прохладную бело-прозрачную массу и тянет меня за собой…

Мы падаем в темноту. Слишком долго, я не сразу осознаю, что ноги уже коснулись твердой поверхности: вокруг все равно слишком мрачно и критически не хватает света. Только основательно проморгавшись и привыкнув к полумраку, я могу рассмотреть комнату. Великий Перун! Со смесью ужаса и восхищения мне удается узнать вчерашний зал для приемов. Пламя, единственный источник света, какое-то совсем холодное, чужое. Дорогие портьеры задернуты, как, впрочем, и в вечер приема, но узкая полоска света все же пролегает по полу. Зеркала, от которых комната казалась огромной, заключены в золоченые рамы, но запылены так, что в них не разглядеть вообще ничего. Зал заполнен людьми: некоторые из них грязные и бледные, другие, напротив, холеные, в вычищенных до блеска ботинках, с играющим на щеках румянцем, но на лицах всех одно и то же выражение – ожидание.

Я отвлекаюсь от разглядывания комнаты только, когда чувствую, что Драко слишком крепко сомкнул пальцы вокруг моей ладони. Руки дрожат, и та, что не держит мою, сжата в кулак. Взгляд Принца стеклянный, неподвижный, только правое веко слегка подергивается. Посмотрев туда, куда глядит он, я понимаю, что есть от чего замереть: в центре круга, образованного волшебниками (Пожирателями, не иначе) стоят совсем еще юный, шестнадцатилетний Драко и…он. Волдеморт. В документах, что привез мне Наставник, нет его колдографий, но описания вполне себе достаточно. Бледное, даже какое-то синевато-серое, похожее на змеиное, лицо с двумя прорезями вместо ноздрей, тонкими, плохо просматриваемыми губами и красными, налитыми кровью глазами с вертикальными зрачками.

От одного взгляда на это чудовище в темной мантии, волочащейся по полу, мне хочется заорать во все горло, перекинуться и бежать отсюда со всех своих волчьих ног. А вот юный Драко стоит посреди комнаты рядом с монстром, и в живых серых глазах я вижу... энтузиазм? Да, напополам с жаждой мести. Оба волшебника, юный и его старшая копия, часто неровно дышат.

– Ну, Драко… ты готов? – шипит… змееподобный маг. Теперь я, кажется, понимаю, почему Рон не называет его по имени, да и мой сероглазый Принц во время наших длительных бесед на диване не говорил ничего, кроме «Темный Лорд». Это просто страшно. Называя его иначе, они отгораживаются от того ужаса, который он им вселяет.

Юноша бледен почти так же, как сам Темный Лорд, но головой все же коротко кивает. Мой Драко дергается чуть вперед, словно ему хочется остановить церемонию, помешать себе молодому сделать непоправимую ошибку, стереть змею с предплечья и забыть об этом кошмаре. По выражению лица Нарциссы я вижу – она хочет ровно того же. Она смотрит на сына с той болью в глазах, с какой моя мать приняла твердое решение дочери выйти замуж в семнадцать, объективно считая, что я сломаю себе жизнь.

– Хорошо, – снова шипит Лорд, и мне кажется, будто он сейчас превратится в удава и задушит юношу в кольцах своих мускулов.

Медленно он обходит вокруг Драко, оценивая его взглядом. Потом неспешно берет бледную руку с невозможно красивыми пальцами и скользящим движением оголяет предплечье. Змея, не иначе, змея настолько, насколько это еще позволяет ему остаться человекоподобным. Темный Лорд откидывает рукава мешающей мантии и поднимает палочку.

В тишине особенно хорошо слышно, как у моего Драко еще больше ускоряется дыхание и сердцебиение. Теперь дрожат и сжатые желваки, а расширенные зрачки почти полностью перекрывают дымчато-серые радужки. Не держи я его руку, Принц бы уже давно бросился к змееподобному магу, который несколькими изящными движениями рисует невидимую пока татуировку. Когда он отнимает палочку от бледной кожи, молодой Драко значительно расслабляется, а вот тот, что стоит рядом со мной…

Зал пронзает высокочастотный крик, когда Лорд резко вонзает палочку в предплечье юноши. Но крови нет, потому что дерево не проткнуло кожу. Только сдавливаемый вопль, победная улыбка, венчающая разрез рта монстра, вмиг потемневшая татуировка и слезы… катятся по щекам троих в этой комнате – Нарциссы и Драко. Обоих Драко. Бежать… бежать отсюда…

Мой спутник в путешествии по воспоминаниям будто прирос к полу и трясется сильнее листьев на приморском ветру. Крик юного Драко еще звенит в ушах, когда я тяну Драко повзрослевшего за собой, в реальный мир. Реальный мир… тот мир, увы, тоже был далеко не сном.