Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история

Глава 2

Бывалые путешественники порой утверждают, что различают аэропорты так же легко, как иная мать своих близнецов. Но для большинства пассажиров они похожи так, как могут быть похожи две капли одного дождя. Вот и сейчас, наблюдая рутинную суету в здании аэропорта, неискушенному человеку трудно было бы понять, где это происходит, если бы диктор вдруг не объявил об окончании посадки на рейс Стамбул— Женева.

Пожилой мужчина, совершавший намаз в укромном уголке аэровокзала, поднялся с коврика, свернул его в дорожную сумку и, недоуменно взглянув на свои часы, быстрым шагом направился к посадочной зоне. В его секторе уже не было никого, кроме сотрудницы аэропорта. Предъявив ей посадочный талон, он занял место в стоящем снаружи автобусе и, вновь взглянув на свои часы, приложил их к уху. Его худшие подозрения подтвердились — часы стояли.

Автобус закрыл двери и тронулся с места. Пожилого пассажира слегка качнуло, и, ухватившись за поручень, он застыл на месте, словно сфинкс.

На вид ему было около семидесяти лет; невысокого роста, с сильной проседью, с красивым, изборожденным морщинами лицом. Безусловный шарм ему придавали пышные седые усы и орлиный нос. А волевой подбородок и дерзкий взгляд выдавали в нем сильную личность. Одет он был с безупречным вкусом. На нем был гармонирующий с сединою светлосерый костюм и ослепительной белизны рубашка. Довершал ансамбль подобранный в тон галстук с элегантным зажимом из белого матового металла.

Автобус тем временем остановился и выпустил своих пассажиров, а те, поднявшись по трапу, заняли места в самолете. А еще через какое-то время лайнер, выкатившись на взлетную полосу, разбежался, взмыл в ночное небо и, развернувшись над кажущимся стаей светлячков ночным городом, взял курс на север, унося в своем чреве располагающихся ко сну пассажиров.

Всех их охватило обычное чувство радостного облегчения, когда самолет оторвался от тряской земли и набрал высоту. Все предвкушали такую же радость скорого свидания с землей, но уже за сотни километров отсюда. Пожилой пассажир был, возможно, чуть более озабочен, чем его соседи, ибо его расстроила внезапная проблема с часами. За десятки лет, что они ему служили, такого не бывало никогда. Он и не знал, что вскоре для него остановится и само время, чтобы он смог найти то, о чем никогда не ведал, и то, чего никогда не искал. Но это ожидало его впереди, а пока, посетовав на несовершенство даже самой надежной техники, он незаметно для себя вздремнул. И проснулся лишь тогда, когда шасси мягко коснулись бетонки посадочной полосы.

Не успел самолет замереть на стоянке, как тотчас же подали трап. Вместе с другими пассажирами он пересел в ожидающий неподалеку автобус и, подъехав к зданию аэровокзала, направился в иммиграционную зону. Инспектора бойко перестукивались своими штемпелями, и очередь продвигалась достаточно быстро, пока не настал его черед передать в окошко свой паспорт. Инспектор, сидевший за этим окошком, долго в нем что-то изучал, а затем вышел из своей кабинки и, извинившись, куда-то ушел, унося с собою его паспорт. За спиной старика в небольшой очереди тотчас начались пересуды. Обернувшись, он увидел устремленные на себя сочувственные взгляды соотечественников.

Дело стало приобретать неприятный оборот. Его наихудшие ожидания сбылись, когда вернувшийся инспектор предложил ему следовать за собою и пошел впереди, указывая дорогу. Пожав плечами, старик направился за ним. Подойдя к одной из дверей, сопровождающий сделал знак остановиться и, постучавшись, скрылся за нею. Через пару минут дверь приоткрылась, и пассажира пригласили войти.

В комнате, кроме уже знакомого ему инспектора, было двое мужчин — один в штатском, другой в мундире.

— Мустафа Гази? — обратился к нему мужчина в мундире. — Я представляю иммиграционную службу, но с вами хочет поговорить мой коллега из другого ведомства. Поэтому мы оставим вас на время вдвоем.

Сказав это, он сделал контролеру знак, и они вышли из комнаты. Оставшись вдвоем с пассажиром, мужчина в штатском присел на краешек стола и, сложив руки на груди, представился:

— Комиссар Дюпон. Говорите по-английски?

— Немного. Но предпочел бы общаться на французском, — ответил старик.

— О, прекрасно. Значит, вы поймете все, что я буду вынужден вам сказать. Месье Гази, к огромному сожалению, мы не можем вам позволить пересечь нашу границу. Дело в том, что наша страна не входит в шенгенский союз, а вы приехали к нам по шенгенской визе. Но это формальный повод и не об этом я хотел с вами поговорить, ибо это вам мог бы сказать и мой коллега. У нас есть иные основания для отказа. Нам стало известно, что вы приедете для встречи с сыном. Но мы также имеем достоверные сведения о том, что ваш сын, Сулейман Гази, состоит в запрещенной в Турции радикальной группировке «Боз гурды», то есть «Серые волки». А у нас есть определенные обязательства по борьбе с международным терроризмом. Кроме того, мы — нейтральное государство. Мы избегаем любых ситуаций, которые чреваты хотя бы малейшим осложнением связей с другими странами. И поэтому мне поручено неофициально предостеречь вас от таких поездок в будущем. Ибо мы не впустим вас даже с нашей визой, не объясняя причин. Вы меня понимаете?

Старик кивнул, и на лице его мелькнула высокомерная улыбка.

— Может быть, вызвать переводчика? — неуверенно спросил человек в штатском. — Вы правильно меня поняли?

— Не стоит беспокоиться, господин комиссар. В военном училище у меня был высший балл по французскому. А он с тех пор не претерпел изменений.

— О, вы говорите так чисто, как будто выросли в сердце Парижа! — любезно улыбнулся комиссар. — Вы правы, французский язык не изменился. Но почему-то французы жалуются, что в нем появилось слишком много новых слов. Чуждых слов. Ну да ладно. Вернемся к нашей проблеме. Итак, никаких встреч с сыном на нашей территории. Это все, что я хотел вам сказать, а формальности решит мой коллега. Желаете что-нибудь спросить?

— Нет. Не желаю.

— В таком случае — прощайте.

Комиссар вышел из комнаты. Было слышно, как он переговаривался с кем-то за дверью, затем она вновь распахнулась, и в кабинет вернулся человек в мундире.

— К сожалению, — равнодушно произнес чиновник, — на обратный рейс нет свободных мест. Более того, их нет даже на пару дней вперед. Ничего не поделаешь, туристический сезон в самом разгаре. Но у вас есть болгарская виза, а у нас место в самолете, который вылетает в Софию через тридцать семь минут. Вы сдавали багаж?

— Нет, — покачал головой Мустафа Гази.

— Вот и отлично, — резюмировал офицер, довольно потирая руки, — наш сотрудник проводит вас прямехонько к вашему креслу.

Сказав это, он заполнил какой-то бланк и, поставив туда печать, громко позвал инспектора. Когда тот вошел, офицер передал ему паспорт и бланк, что-то сказал по-немецки и демонстративно углубился в свои бумаги. Старик, не прощаясь, вышел из комнаты и вместе с сопровождающим его инспектором вскоре оказался на летном поле. Их уже поджидал служебный автомобиль, мигающий яркими фонарями на крыше. Инспектор открыл дверь, приглашая его занять место на заднем сиденье.

«Такое впечатление, будто я арестован», — подумал старик. Впрочем, ехать пришлось недалеко. Буквально через сто метров машина остановилась у одного из стоящих неподалеку самолетов.

Поднявшись на борт, контролер отдал бланк стюарду, который, внимательно его изучив, кивнул в сторону свободного кресла. Посадив туда своего подопечного и вернув ему паспорт, контролер пожелал всем счастливого пути и скрылся за тамбурной переборкой. Из иллюминатора было видно, как он сбежал по трапу и, достав из машины зонт, раскрыл его, продолжая наблюдать за самолетом.

Через пару минут стюард закрыл дверь самолета, трап отъехал, а на табло появилась надпись, напоминающая о необходимости пристегнуть ремни безопасности. Пассажиры дружно защелкали замками, а лайнер, вздрогнув, плавно покатил вперед. Вырулив на посадочную полосу, он остановился, двигатели его натужно взревели, и, стремительно разбежавшись, он взмыл в небо, оставляя за собою аэропорт и безмятежно спящую Женеву.

Вскоре в сон погрузилась и сидящая в самолете публика. Среди тех немногих, кто не спал, был Мустафа Гази.