Там, где нет тебя

…Такой длинный коридор. Твою мать, почему он такой длинный?..

Наконец женщина остановилась перед стеклянной стеной и показала пальцем на прозрачный бокс, в котором тихо и безмятежно спал младенец.

— Её вес два килограмма триста грамм. Это нормально для недоношенных детей. У вас очень красивая и здоровая девочка, — ласково улыбнулась женщина. — С ней все будет хорошо. Я вас оставлю.

Медсестра еще что-то сказала, но Влад её уже не слышал. Он жадно впитывал взглядом представшую его взгляду картинку.

…Боже, какие маленькие пальчики… Моя девочка… Такая маленькая…

Мужчины не плачут, убеждал он себя, глядя на крошечное тельце дочери, лежащее за хрупкой преградой бокса. Мужчины не плачут… Горячие слезы огнем опалили глаза и непослушно скатились по небритым щекам, повиснув на подбородке. Он уткнулся лбом в стекло и, положив на прозрачную поверхность руку, попытался погладить свою маленькую девочку. А слезы все скатывались и скатывались, и камни все падали и падали, и уже не было сил терпеть эту невыносимую боль…

— Мужчины тоже плачут, доченька, — обреченно прошептал он. — Они ведь живые… Им тоже бывает очень больно.

Влад провел в больнице почти сутки — сутки боли, отчаяния, и мучительного ожидания чуда. Он тенью ходил по коридорам больницы, проделывая один и тот же путь от Аниной палаты, до отделения, где находилась их дочь, и обратно. Анина мать просила его съездить домой, чтобы поесть и переодеться, но Влад безапелляционно отказывался, опасаясь отойти далеко от Ани хотя бы на минуту. Ему казалось, что пока он рядом, она чувствует и понимает, как ему нужна, и это понимание, словно невидимая нить удерживает её на этом свете.

Он молился. Прятал в ладонях лицо, бесконечно повторяя бессвязные слова и просьбы, но бог или забыл о нем или просто не слышал, потому что часы текли, как вода, а состояние Ани оставалось неизменным. Влад не знал куда ему идти и что делать, и это ощущение беспомощной парализованности его медленно убивало.

За окном, словно проникнувшись состоянием его души, шел дождь. Свинцовое небо плакало. Тяжелые капли барабанили по стеклам и подоконникам, своим хаотичным звучанием, как пули, пробивая мозг и сердце. Не выдержав, Вольский вышел на улицу, добежал до какого-то парка, упал на колени и, запрокинув голову, закричал в разверзшиеся небеса:

— Ты ведь любил её… Зачем ты так с ней? Неужели она не заслужила быть счастливой? Отдай её мне… Слышишь? Умоляю, отдай!

Возможно это было напрасно и глупо, и выглядело как сумасшествие, но Влад отчаянно просил того единственного, кто сейчас мог его понять. Того, кто любил Аню так же сильно, как и он — её погибшего мужа.

— Не забирай её у меня… Пожалуйста…

Дождь заливал его лицо, смешиваясь со слезами, а он все кричал, срывая голос, в надежде вымолить у кого-то всесильного и мудрого жизнь женщины, без которой не мыслил своего существования.

В кармане завибрировал телефон — резко, монотонно, безжалостно, детонируя ударной волной по натянутым окончаниям нервов. Влад бессознательно прижал к уху трубку, нажал кнопку, и закрыл глаза, слушая, как чужой голос спокойно и четко произносит:

— Господин Вольский, ваша жена только что вышла из комы…

Тяжело поднявшись с земли, Влад отрешенно посмотрел в дождливое небо, прошептав только одно слово:

— Спасибо…

Она.

Белый свет… Такой белый, что больно глазам. Аня смотрела по сторонам и ничего кроме этой девственной белизны не видела. На душе было легко и спокойно. Словно ты спишь и видишь волшебный сон, в котором нет ни боли, ни горя, ни проблем, ни забот — только свет: чистый, нисходящий на тебя божественной благодатью, переполняющей сердце бесконечной любовью и предвкушением счастья.

— Мама! — в бескрайней сияющей пустоте пронзительный мальчишеский голос, разнесся звонким эхом.

Аня подняла голову и, задохнувшись от нахлынувшей на неё лавины эмоций, раскинула руки бегущему к ней сыну.

— Тема! — опустившись на колени, Аня целовала ладошки ребенка, трепетно прижимая к себе мальчика и улыбаясь сквозь слезы. — Тёмочка, сыночек, маленький мой! Как же я соскучилась!

— Мы тоже, родная, — тихий, незабываемый голос, музыкой зазвучал в тишине, теплой волной пробежал по коже и отозвался в сердце ярким фейерверком.

— Андрюша… — медленно оборачиваясь, Аня точно знала, кого сейчас увидит. — Андрюшенька… — шептала она, нежно проводя пальцами по лицу мужа. — Ты все такой же… Словно мы и не расставались.

— А ты стала еще красивее, — Андрей светло улыбнулся и, крепко прижав к своему плечу Анину голову, коснулся губами её виска. — Я люблю тебя. И всегда буду любить.

— Мои крылья теперь такие большие, — подняла на Андрея глаза Аня, стараясь рассмотреть выражение его лица. — Ты ведь хотел их увидеть…

— Хотел, — согласно кивнул мужчина. — И я так горжусь тобой, солнышко.

Кротко вздохнув, Аня спрятала лицо на груди мужа и вдруг, откуда-то издалека, ветер донес до неё тихие пронзительные слова:

… Анечка… Любимая… Не оставляй меня…

Аня вздрогнула и инстинктивно отшатнулась от Андрея.

Она помнила этот голос: мягкий, бархатно-глубокий, вызывающий у неё сладкую дрожь в спине. И она помнила того, кому он принадлежал — мужчину с глазами цвета грозового неба, бесконечно любимого и родного. Растерянно мотнув головой, Аня отступила от Андрея еще на шаг, понимая, что все вокруг кажется таким ненастоящим и неживым в сравнении с отчаянно зовущим её голосом Вольского. И среди всей этой неземной благодати ей всегда будет не хватать его улыбки, теплоты его рук, и его самого — большого, сильного и нежного будет невыносимо не хватать.

— Простите меня, — Аня прижала к дрожащим губам ладони, со слезами на глазах глядя на мужа и сына. — Но я не могу… Просто не могу…Не сейчас…

— Конечно, не можешь, котенок. Не надо так расстраиваться, — ласково улыбнулся Андрей. — Нам просто дали возможность попрощаться. А теперь тебе пора уходить. Они ждут тебя…

— Поцелуй за меня сестричку, — порывисто обняв Аню, Тема поцеловал её в щеку и благоговейно шепнул: — Передай ей, что я люблю её, и всегда буду защищать.

— Передам, — разрыдалась Аня, пытаясь удержать еще на миг, тающий в туманной мгле силуэт сына.

Бесконечно-белый стал приобретать очертания чего-то реально-земного и завершенного. Аня открыла глаза, бессмысленно рассматривая матовый плафон лампы на потолке. Плечо горело огнем, во рту — словно пустыня Сахара, и какой-то тонкий, непрекращающийся писк долбил назойливым дятлом, звеневшую чугунной пустотой голову. Нечеткие абрисы колыхались перед глазами смутными линиями и тенями, поочередно обретая форму и смысл. Откуда-то из пустоты выплыл такой родной и знакомый силуэт.

Размытый фокус внезапно стал четким, как застывший слайд, и она не узнала лица мужа. Темные густые волосы всклочены, бледный, заросший жесткой щетиной, с красными воспаленными глазами и черными кругами под ними, он не был похож на того сильного и несгибаемого мужчину, которому по плечу были любые тяжести и испытания. На нее смотрел уставший, измученный и глубоко несчастный человек.