Там, где всегда хорошо

* * *

Когда на ВВЛ сдавали нормативы, он прошёл полосу препятствий первым. На две минуты быстрее, чем Полоскун. Тим глазам не мог поверить, всё щипал себя за лапу да стучал по стеклу секундомера, и выражение его заячьей морды было восторженно-изумлённое.

Оскар умывался у ручья, когда она подошла. Глянула на своё отражение, пригладила взъерошенный мех.

– А ты молодец, Оскар. Не ожидала. Там все только про тебя и говорят.

Оскар выпрямился, посмотрел на Анику. Надо же, оказывается, лапы у неё короткие и толстые, а хвост, наоборот, тощий. Не замечал.

– Сегодня матч по водному поло, – она подошла почти вплотную, – наши «Выдры» с «Бобрами» с Кривого озера играют. Может, сходим? Люблю смотреть, как другие плавают. Сама-то не умею.

– Нравятся спортивные ребята?

Оскар встряхнулся, окатив её фонтаном брызг. Глянул, как потешно стекают капли по ошалевшей морде, улыбнулся:

– Конечно, сходим.

* * *

В последнее время мамочка на Оскара не могла нарадоваться: в деревню больше не ходил, с котами не якшался. Охотно кушал лягушачьи лапы и яйца козодоя, а потом шёл в сад бросать да крутить свои тяжеленные гири из железного дерева. Лапы у него окрепли, лишний жирок исчез, и весь он как-то подтянулся и постройнел, словно по волшебству. Люк подходил к брату, тыкал пальцем в твёрдый живот, уважительно хмыкал. Марита таскала любовные записки от подружек. «Растёт, – умильно вздыхала мамочка, – растёт мой мальчик, от девочек отбоя нет. Вон Аника какая милая была, и Моника не хуже, а нынешняя, Стана, – и вовсе красавица».

– Сынок, ты сегодня не поздно будешь?

– Не знаю, как пойдёт. – Оскар мазнул мамочку равнодушным взглядом и вышел в сад. Голова болела, как всегда после этих снов: темно, он, Оскар, один в поле, метель швыряет горстями снег в морду, бьёт наотмашь злыми лапами. А сквозь метель – то ли стон, то ли вздох:

– О-о-оска-а-ар… О-о-оска-а-ар…

В такие дни даже гири не помогали. Оскар заходил за Станой и Яном, и они шли на весь день в Столетнюю пущу – жевать кошачью мяту, жечь костёр, смотреть на облака. Там боль отпускала, сны забывались, накрывало блаженное отупение. Стана тихонько сидела рядом, молчала, смотрела, как ветки качаются в вышине от неслышного внизу ветра, как солнце опускается на острые пики деревьев. Ничего не просила, ни о чём не спрашивала. Как будто всё понимала. Не то что все эти Аники-Моники.

– Стан, а у тебя бывает, что одно и то же снится? – Оскар пошевелил веткой в костре, и маленькие сердитые искры ринулись в вечернее небо. Ян опасливо отодвинулся, поджал облезлый хвост.

Стана улыбнулась:

– Нет, Оскар, не бывает. У меня вообще снов не бывает. Я даже не знаю, на что они похожи. Ян вот говорит, что это к лучшему.

– Не то слово, сеструля! – закивал Длинный. – Бывает, такая муть привидится, спишь и думаешь – скорей бы утро! А потом целый день мятный ходишь, как сурок после спячки. А тебе что снится, брат?

– Не помню. – Оскар отложил ветку, зябко повёл плечами. – Кажется, в последнее время мне снится зима.

* * *

– О-о-оска-а-ар… О-о-оска-а-ар… – В этот раз голос звучал ближе.

Оскар сделал пару шагов, закрываясь лапой от снежной крошки. Перед ним вдруг выросла заметённая снегом фигура – не то коряга, не то зверь.

– Каштанчик… – Ветер уносил слова, заглушал сердитым воем. – Так скуча… Больше прийти не смогу… Ты же главное… Потеря…

Вьюга хлестнула по глазам, злобно толкнула в грудь, Оскар оступился, сделал шаг назад, ища опору, – и проснулся.

* * *

В тот день в поисках кошачьей мяты они забрели в Ясный лес. Огромные ясени сдвинули кроны, дробя на блики солнечные лучи. Что-то было знакомое в этом пятнистом узоре, в сладком запахе здешних трав, в голосах невидимых птиц.

Лес неожиданно расступился, выпуская их на поляну, сплошь заросшую белыми колокольчиками. Стана качнула лапой нарядную гроздь.

– Гус-тав… Гус-тав… – отозвались колокольцы.

– Ох, это же Поляна памяти, – выдохнула Стана. – Пойдём отсюда, не будем тревожить тех, кто тут лежит.

– Эй, брат, и правда, пошли, сеструля дело говорит! – затряс головой Ян.

Но Оскар как зачарованный шагал вперёд и всё трогал лапой пружинные стебли:

– Син-ти-я… Син-ти-я…

– Э-рик…

– Гу-та…

Он остановился. Толкнул колокольчик ещё раз.

– Гу-та… Гу-та… – послушно закивал цветок.

Оскар закрыл глаза, пытаясь ухватить воспоминание. Сегодняшний сон… Это же… Ну конечно! Как, как он мог забыть?

Он развернулся и побежал с поляны прочь.

– Брат, подожди, ты куда? – удивлённо крикнул Ян. А Стана, как всегда, молчала.

* * *

Оскар толкнул тяжёлую дверь, остановился, переводя дыхание. Тёмная туша заворочалась на лавке, хриплый голос произнёс:

– Кого там ещё нетопыри несут? – Беата села, протёрла глаза. – А, это ты, репейное семя! Чего пожаловал?

Оскар шагнул к полкам:

– Где моя бутыль? Которая из них?

– Ишь чего захотел, колючка верблюжья! Давай, топай отсюда, пока я тебя в слизняка не превратила! Договор обратной силы не имеет!

Оскар толкнул первую с краю банку, она с весёлым звоном ударилась об пол. В комнате запахло рекой, ухой, клевером.

– Где – моя – бутыль… – Он шёл вдоль полок, в такт словам хлопалось об пол стекло, разливались по комнате сильные, яркие запахи чужого счастья.

– Эй, эй, эй, ты что делаешь, ёрш морской! – завопила барсучиха. – Да вон она, наверху, на праздник берегла!

– Доставай.

Беата, кряхтя, достала с верхотуры бутыль с янтарной жидкостью, брякнула на стол:

– На, подавись. Видно, сила дураку не впрок.

А Оскар уже ничего не видел и не слышал. Он жадно пил из горлышка, и живое медовое тепло лилось прямо в сердце: чудный зверь дикобрат… цветные домики… пирожки с дикой вишней… тихий бабушкин голос. Рай – место, где тебе всегда хорошо. Где тебя любят, даже если ты маленький и толстый.

Запрокинув голову, вытряхнул в рот последние капли. Прислушался к себе: вот, вот она бабушка Ута – тёплое марево, светлое облачко… Всмотрелся получше – нет, всё та же белёсая муть. Отшвырнул пустую бутыль, закричал:

– Здесь что, не всё? Как ты… Ты меня обманула! – Он обхватил голову лапами, зажмурился, тщетно пытаясь разглядеть родные черты. – Я не могу вспомнить, как она выглядела! Не вижу её лица!

– Ну ясное дело, не видишь. – Беата, подбиравшая с пола осколки стекла, с трудом разогнулась. – А ты как хотел. Отхлебнула я чуток, конечно. Сладкие были у тебя воспоминания, ежишко, что и говорить.

Оскар бессильно опустился на лавку. Всё пропало, теперь её не вернёшь… Тугая горячая волна вдруг захлестнула горло, ударила изнутри по глазам – и впервые за много месяцев он заплакал: навзрыд, безутешно и горько. Совсем как маленький.