Там мое королевство
Шрифт:
– Тебя из детдома взяли! – выкрикнула одна из них.
– Это неправда. У меня есть родители, – тихо, но с вызовом ответила Левина знакомая.
– Да ну? И где же они, почему их никто не видел? – не унимались девочки.
– Они очень занятые люди.
– Да, конечно, и чем же они заняты? Алкоголизмом? – девочки засмеялись. – Детдомовская! Бомжиха!
Лева отвернулся. Ему почему-то очень хотелось заступиться за объект своей недавней ненависти, но он не мог. Странно, но девчонка больше не казалась Леве такой нахальной и самоуверенной, как в суде. В школе она явно была не в своей тарелке, да скорее всего –
В тот вечер Лева так и не позвонил адвокату.
Можно было бы пожалеть директора, но я не жалела, я – профессионал. Кто был действительно достоин сочувствия, так это моя бедная тетка. Она чуть с ума не сошла от всей этой истории.
Вечер следующего дня после суда начался совершенно безобидно – видимо, чтобы разрядить обстановку, тетка задала свой обычный вопрос.
– А ты кем станешь, когда вырастешь? – тетка задавала мне этот вопрос каждый день. То ли издевалась, то ли правда забывала ответ.
– Океанологом, как мама.
Тетка фыркнула и выпустила мне в лицо струйку сигаретного дыма. Я сделала вид, что закашлялась.
– А ты кем станешь, когда умрешь? – решила парировать я. Тетка задумалась.
– Вот засранка, – беззлобно сказала она, – ну, наверное, я превращусь в перегной или что-то вроде того. Могилку-то я себе прямо на даче бы и соорудила. Малинка с клубникой тогда уродились бы жирненькими, сочными. А ты бы их лопала и вспоминала свою старую тетушку.
Малина с кусочками тетки решительно не вызывала у меня аппетита, поэтому я спросила:
– А открытки от мамы с папой не приходили?
Тетка недовольно поморщилась:
– Ну иди посмотри, я почтовый ящик давно не проверяла.
Я радостно поскакала по ступенькам на первый этаж. Вернулась с двумя красивыми открытками с кучей марок. На пороге меня ждала недовольная тетка.
«Видимо, обнаружила пропажу сигарет», – догадалась я.
– А гены, я смотрю, берут свое.
– Чего? – не поняла я.
– Нонна Семеновна звонила.
– А, кошатница эта, и что?
– Кошатница-то она, может, и кошатница, – тетка хмыкнула, – но еще она твоя классная руководительница. И знаешь, что она мне сказала?
– И что же она тебе сказала? – передразнила я тетушку.
– Что ты стихи неприличные сочиняешь и одноклассникам их рассказываешь.
– Какие такие стихи? – невозмутимо поинтересовалась я.
– А я же тебе расскажу, вот ей богу, язык не отсохнет.
– А вдруг отсохнет? Может, лучше не надо? – притворно испугалась я. – С кем я тогда буду разговаривать?
– Нет уж, послушай свое творение.
Тетка вдохнула в прокуренные легкие побольше воздуха и начала:
«Кто я? Что я? Я не Клава, я не девочка с небес, Я – паскудная шалава, Безо всяческих чудес»,—продекламировала она и злобно потрясла
кулаком у меня перед носом. – Как тебе вообще такое в голову пришло?– Ну смешно же, – захихикала я, а про себя подумала: «Не так уж это и далеко от правды».
– Нет! Не смешно! Позоришь меня тут. Сначала эти меня позорили, а теперь, вот, ты…
– Кто это «эти», тетя?
Тетя не ответила.
– А ну давай сюда открытки! – тетка схватила их жирными пальцами и оторвала край одной из них. – Не получишь назад, пока не извинишься перед всем классом.
– Ты порвала их! Порвала! – ударилась в истерику я. – Это все, что у меня есть от мамы с папой, а ты…
– И хорошо, что все. Эти-то тебя и испортили. Яблочко от яблоньки недалеко падает. Как уж тут я ни старайся, гены возьмут свое.
Неожиданно меня осенило: «Да тетка просто сошла с ума от всей этой истории с судом, с дубу рухнула, окончательно омаразматилась и несет какую-то чушь». Я сразу успокоилась.
– Теть, а теть, – примирительно начала я, – ты же знаешь, что гены у меня более чем приличные. Мои родители – ученые, и они не виноваты, что у них нет времени на мое воспитание. Есть вещи все-таки поважней детей.
– Ну все! Хватит! – тетка неожиданно взвизгнула. – Больше я эту ложь прикрывать не буду! И раз уж ты меня позоришь, то пора бы тебе и самой хлебнуть пару кружечек позора. А то сидишь тут, жуешь мои супы, а вместо благодарности…
– Какую еще ложь?
«Башкой поехала», – подумала я.
– А вот такую: родители твои разлюбезные – никакие не ученые, а самые обычные подзаборные алкаши! Их прав родительских лишили, вот я с тобой и вожусь.
«Точно поехала».
– Что за бред? А открытки мне тогда от кого приходят? У меня их целая коробка.
– А открытки эти я тебе рисую уже семь лет.
Тетка наконец растеряла свой пыл и плюхнулась в кресло.
– Все, чтобы ты себя нормальной чувствовала, нужной и любимой, – грустно добавила она, – а ты мне вон чем отплатила.
– Это неправда! – кричу я. – Ты это все выдумала.
Я бегу в свою комнату, достаю из-под кровати коробку с открытками и высыпаю все их на пол.
– Много открыток за семь лет. Хоть замок строй, – говорит тетка. – Вот ты и построила. Только не принцесса ты никакая.
– Неправда! Ты их всегда ненавидела! Врешь! – я кричу, плачу и опять кричу. Падаю на пол и обсыпаю себя сверху всеми этими открытками с обратными адресами: Куба, Австралия, Аляска, Новая Зеландия, Гренландия, в надежде, что они укроют меня, как одеяло, и спрячут навсегда.
– Вот и рухнул твой замок, – уже без злобы говорит тетка. – Ну, кончай реветь. И похуже люди живут.
– Ну и пусть живут.
Мы молчим минут десять.
– А знаешь, – наконец говорю я, – кем я стану, когда вырасту?
– Ну, и кем же?
– Профессиональной танцовщицей.
– И зачем тебе это?
– Затем, что, когда ты умрешь, ты не превратишься в перегной. Ты будешь спать долго-долго под землей. А я буду приходить к тебе каждую ночь и отплясывать на твоей могиле, так что ты глаз не закроешь.
После этого мы с теткой неделю не разговаривали. Стоит ли говорить, что выборы прошли не очень удачно, директор Анского НПЗ отправился мотать срок, а я на заслуженную пенсию. Лева Зорькин был верен себе и отправился на село.