Там, на неведомых дорожках

Импульсивно, поддаваясь инстинкту самосохранения, Иван нащупал тающим светом направление к лестнице и рванулся туда же.

Всего несколько секунд.

Раз.

Два.

Три.

Он как раз успел добежать до лестницы. Пальцы его схватились за поручень, как утопающий за спасательный круг. Слава богу, что он успел это сделать! Потому что, как только фонарик гаснет, в окутавшем его мраке Иван теряет направление.

Вернее, потерял бы, не держись так крепко за перила. Но он держится и поднимается вверх, так торопливо, как позволяет осторожность. Опасаясь споткнуться и скатиться вниз, к тем, чей насмешливый взгляд ощущает спиной, по которой от страха бегают мурашки величиной со слона.

Они смотрят ему вслед. Плотоядно и мстительно. Их руки беспомощно (пока – беспомощно) тянутся ему вслед. Твари зло скребут бетонный пол.

Воздух становится настолько тяжёлым, что Ивану почти нечем дышать. И в тот момент, когда ему кажется, что от нехватки воздуха готов потерять сознание, он, всем телом навалившись на дверь, распахивает её настежь. И оказывается на ветру, под хлещущем ливнем, с ощущением, что спасся.

Свежий прохладный воздух наполняет лёгкие, а сердце переполняется ликующим чувством победы и небывалым облегчением. Иван заставляет себя обернуться. Посмотреть на то, что осталось за спиной. Взглянуть в пугающую бездну за спиной.

– Эй, Вань? – доносится до него голос отца. – Ты в порядке?

Отец стоит дождевике и встревоженно смотрит на сына.

– Я?.. Что-то случилось? Внезапно погас свет.

– Да. Гроза. Видимо, пробки выбило. А ты чего сразу-то не вышел? Что там во тьме рассматривать? – в голосе отца слышалась лёгкая тревога и осуждение.

– Да фонарик тоже погас. Странно, да?

Теперь, когда отец был рядом, Иван почувствовал себя спокойнее. И смог заставить себя посмотреть вниз. Но он уже знал, что ничего не увидит.

– Свет выключить не забудь, – говорит отец. – Чтобы не возвращаться и не выключать, когда дадут свет.

Глава 4. Сон

Сидя на чистой кухне, ещё утром показавшейся вполне стильной, Иван никак не мог отделаться от пережитого ужаса. Родители, всегда чутко воспринимающие настроение и сына, и друг друга, оба как-то сразу притихли. А может быть, дело в том, что атмосфера дома и на них давила. Была она мрачная. Будто весь дом – подвал. И работающие радиаторы отопления не могли прогнать из этих стен холод, как светлые стены – мрак.

– Тебе понравилась Василиса? – Иван видел, как мама старается казаться весёлой и беззаботной. – Вы поладили?

– Вполне, – кивнул он.

– А мы с мамой опасались, что после своих московских подружек ты сочтёшь её скучной, – шутливым тоном проговорил отец.

– Сейчас, если у тебя есть мозги, без разницы где жить. Информация, благодаря интернету, для всех доступна. Это раньше в провинции люди были серенькие.

– Ну, парни в твоём возрасте, сынок, на девушек не из-за ума западают? – хихикнула мать.

Иван мрачно пожал плечами.

– Мы поладили. Приятно познакомься с хорошенькой, смышлёной родственницей. Но ты никогда раньше не рассказывала о своей родне, мам. Надеюсь, между нами нет никаких скрытых фамильных «вендетт»?

– Ты о чём? – удивлённо взглянула она на него.

– Ну, всё-таки вся земля, и недвижимость вдруг достаётся нам? Может, в прошлом что-то делили? Скрывали? Прятали? Почему мы не общались? Какая причина?

– Да нет никакой причины, – отмахнулась она. – Просто так сложилась. Когда я была маленькой, мы с мамой, папой и бабушкой проводили тут почти каждое лето. Места, сами видели, какие живописные. Хотя бабуля не очень любила сюда ездить, из-за каких-то старых суеверий.

– Что за суеверия?

– Да, какая-то мрачная байка о фамильном проклятии. Мол, сама земля проклята. Из-за каких-то там древних славянских языческих обрядов, которые, якобы, проводили здесь волхвы. А потом, якобы, наши предки каким-то образом пробудили что-то очень тёмное и теперь оно преследует всех наследников рода. Толком никто ничего при нас, детях, не рассказывал. Так, всякие отголоски. Но я никогда ничего мрачного не замечала. Бывало, нагоняешься день-деньской, напьёшься свежего парного молока – мы его у соседей покупали. И спишь всю ночь, как младенец. Ничего сверхъестественного я никогда не видела и не чувствовала. Напротив, воспоминания об этом доме – лучшие воспоминания из детства. Всё такое солнечное, яркое.

– А почему ездить-то тогда перестали?

– После смерти папы. Бабушка тогда очень горевала. Говорила, что во всём виноват проклятый дом. Она была категорически против того, чтобы мы сюда даже проездом, заезжали. Ну, и после папиной смерти нас никто, вроде как, и не приглашал. Ниточка, что связывала нас с этой землёй, через него проходила.

– А как умер дедушка?

– Неожиданно. От сердечного приступа. Он тогда и правда один в доме остался. Осень была поздняя. Какие-то дела хотел уладить. Когда он не вернулся, как обещал, мама с бабушкой поехали за ним. А потом, всё, что помню – это горе. Много мы тогда плакали. Тридцать три года не тот возраст, когда вдовеешь. И отец ведь никогда на сердце не жаловался.

Конец ознакомительного фрагмента.