Там, за зорями

И дети, и их радости, и беды, и концерт, и Лешка — все в этот момент стало таким ничтожным, таким ненужным и никчемным. Она возненавидела все, потому что из-за этого она лишилась мгновений безоблачного счастья с ним. Ах, если бы можно было все вернуть, она без раздумий променяла бы и концерт, и все, что было там, в Минске, на возможность видеть Виталю, быть с ним.

Плечи девушки поникли, руки безвольно повисли, а слезы покатились из огромных глаз. Благо, уже стемнело, и Дорош не мог их увидеть.

— Вы несерьезны, Злата Юрьевна. Говорите, что скучаете, а сами уезжаете развлекаться в Минск! — продолжал между тем мужчина. — Я ждал тебя всю неделю. Завтра отпуск у меня заканчивается, и я уезжаю.

— Я бы не уехала, если бы знала, что ты приедешь! — начала оправдываться она, а потом зажала себе рот рукой.

Ей казалась, с каждым словом, с каждой секундой она падает куда-то вниз, опускаясь все ниже, теряя и самоуважение, и достоинство, и гордость. Злата не увидела самодовольной усмешки, коснувшейся губ Дороша. Казалось, он получает удовольствие, унижая ее, причиняя ей боль, как будто пытаясь ее за что-то наказать. Вот только за что?

— Я пойду, — совладав с собой, сказала Злата после короткого молчания.

И в самом деле она не могла больше стоять здесь и униженно что-то лепетать в свое оправдание. Было ясно, что Дорош не раскроет ей своих объятий, что пропасть, разверзшаяся между ними тем холодным декабрьским днем, становится все шире и преодолевать ее с каждым днем все труднее. Наверное, это она во всем виновата! Это она не смогла через это переступить, не смогла забыть, не смогла казаться такой же счастливой, веселой и беспечной, как в самом начале их знакомства…

Девушка отвернулась и двинулась к калитке, но не успела сделать и пары шагов. Как всегда, бесшумно и молниеносно мужчина налетел на нее, обхватил за плечи, развернул и прижал к себе. Злата попробовала было вырваться, но он быстро сломил ее сопротивление, завернув ее руки за спину и удерживая их одной рукой, а другой, обхватив ее за талию, крепко прижал к себе. Он коснулся щекой ее щеки, обжигая горячим дыханием ее ушко. Он целовал ее шею, ее подбородок, пока, наконец, не добрался до губ.

И Злата сдалась. Ну не могла противостоять она его прикосновениям, разжигающим в ней пожар страсти, в котором она сгорала снова и снова. Пагубной для нее страсти. Она теряла голову и, как когда-то в первый раз, уже сама обнимала его, обвивая руками шею, и отвечала на его поцелуи.

— Ну, скажи, что ты хочешь уйти! — оторвавшись от ее губ, прошептал Дорош и даже не подумал скрыть торжества, так явно прозвучавшего в его голосе.

Злата хотела что-то сказать, но Дорош снова начал ее целовать, а потом увлек за собой в дом.

Проснулась Злата среди ночи. Открыла глаза и, уставившись в темноту, вдруг поняла, что уснуть уже не сможет. Рядом ровно и мерно дышал Дорош, отвернувшись к окну, отодвинувшись от нее. Она лежала, не шевелясь, а в голове медленно и тяжело прокручивались события вчерашнего вечера. Все то, что она говорила, что чувствовала, как было. Вся буря чувств, владевшая ею вечером, прошла, и внутри было странное затишье. И голова была ясная, и мысли не затмевали ни обиды, ни эмоции.

Виталя спал, а Злата Юрьевна Полянская вдруг со странным спокойствием и даже как будто с равнодушием поняла: она больше никогда не придет сюда, и ничего у них уже не будет. Не будет никогда, потому что она не сможет. Она дошла до черты, переступить которую не позволяла даже безумная любовь, и как бы страсть ни дурманила рассудок, такие вещи, как самоуважение, благородство, гордость и великодушие, были в ней куда сильнее. Она забыла о них сегодня, когда смогла пожалеть, что поехала в Минск, была с детьми, подарила им праздник и столько радости. Да как она вообще хоть на мгновение могла так заблуждаться и думать, что то, что мог дать ей Дорош, было важнее, дороже, больше?

Он не любил ее больше, да и любил ли вообще? Он хотел ее, он играл с ней, продолжая жить своей жизнью, а ее, маня и отталкивая, дразня и лаская, удерживал возле себя. У них разные дороги, и Злата не станет топтаться на месте, ожидая чуда, которое так никогда и не произойдет. Она не станет больше оглядываться назад.

Девушка потихоньку выбралась из постели, собрала с пола свою одежду и на цыпочках проскользнула в соседнюю комнату. Торопливо одевшись, она застегнула молнии на осенних сапожках, схватила пальто и выскользнула из домика. Часы на мобильном телефоне показывали пять утра.

Деревня спала, а тьма в предрассветные часы стояла непроглядная. Ночью, кажется, прошел дождь. Пахло сыростью и свежестью, и еще весной. Пронзительно пахло весной.

Девушка подошла к своему дому и опустилась на лавочку. Ей не хотелось прямо сейчас идти домой и ложиться спать. Ей хотелось посидеть немного в одиночестве, хотелось подумать. Злата откинулась назад, уткнувшись спиной в забор, и подняла лицо к небу.

Бледные далекие звезды мигали и дрожали где-то в вышине. Девушка долго смотрела на них, как будто в их хитроумном сплетении пыталась рассмотреть свою судьбу, а потом достала мобильный телефон и, поколебавшись с минуту, набрала Лешкин номер. Она понимала, это сумасшествие, на дворе ночь, и Блотский, конечно же, спит и, возможно, даже не возьмет трубку. Да, обо всем этом ей было известно, но это ее не остановило. Ей хотелось, нестерпимо хотелось прямо сейчас услышать Лешкин голос.

Долго шли гудки, и трубку не поднимали. Злата, устыдившись своего порыва, собралась было уже отключиться, но тут услышала голос Блотского.

— Злата? — встревоженно и хрипловато отозвался Лешка.

— Леш, — немного растерявшись, только и смогла произнести она. — Прости, прости, что разбудила тебя! Я потом позвоню… — и в самом деле собственный необдуманный порыв показался ей глупым и каким-то детским. Она собралась бросить трубку.

— Злата, с тобой все в порядке? — перебил ее Лешка. — Ты почему не спишь?

— Со мной все в порядке, Лешечка, правда! Ты не спрашивай меня ни о чем, просто верь мне! Теперь со мной все в порядке! — девушка шмыгнула носом, не в состоянии сдерживать слезы, покатившиеся по щекам. — Я хотела услышать твой голос, просто сидела сейчас, вспомнила детей из школы, наш концерт и захотела услышать тебя. И еще, ты ведь просил позвонить, когда я доберусь до деревни. Тут у нас куча народа, снова все собрались…

— Ты плачешь… Не надо было мне тебя отпускать.

— Нет-нет, со мной все в порядке! Леш, а ты? Чем ты занимался после моего отъезда?

— А я отправился прямо в школу, — сказал парень.

Правда, умолчал, что в школу поехал он только после того, как немного усмирил неодолимое желание забыть обо всем и поехать за Златой, встретить ее на вокзале в районном центре, заключить в объятия и больше не отпускать ни на час, ни на день…

— Я сбросил фотографии и видео с концерта на флешку, так что порадуем наших родственников в деревне. Кстати, одна из столичных газет посвятила этому событию целую полосу. Мы с тобой там кстати, тоже упомянуты. Газету тебе я тоже купил! А потом я встречался со своими товарищами-музыкантами… Слушай, Злат, они очарованы тобой! — со всей серьезностью заявил Лешка, а 3лата рассмеялась, хоть слезы все еще катились по щекам — И они не по верили, когда я сказал им, что у тебя нет музыкального образования и ты никогда не пела раньше!