Там, за зорями
Шрифт:
Дорош так уверенно направлялся в сад, как будто знал, что она здесь. А впрочем, сегодня за весь день она не раз видела и обоих Масько, и Сашку, которые, возможно, и поведали ему о ее местонахождении, а она даже не знала, что он снова в деревне. С той памятной ночи на Радуницу они больше не встречались. Она ни разу не видела, чтобы его машина повалялась в деревне, и, справедливо полагая, что он уехал, в душе была этому только рада.
И вот теперь он неторопливо шел через сад, пригибаясь под низкими ветками, и сбивал ногами одуванчики и анютины глазки. Где-то на полпути он отломил яблоневую ветку. Злате не хотелось смотреть
— Добрый вечер, Злата Юрьевна! — церемонно сказал он, останавливаясь рядом с ней и протягивая яблоневую ветку. Его фирменная плутоватая улыбка медленно расплывалась на лице.
Полянская кивнула в ответ, взяла ветку и стала неторопливо перебирать пальцами по клавиатуре ноутбука, глядя в монитор. Всем своим видом ей хотелось показать: ей нет до него дела, она ужасно занята и вообще не жаждет общения. И неважно, что на самом деле каждой клеточкой тела она чувствовала его близкое присутствие и его запах…
Запах! Аромат его парфюма!
Сердце кольнуло в груди, и стало трудно дышать. На щеках вспыхнул румянец, и ей пришлось ниже опустить голову, чтобы он не увидел этого, и убрать руки с клавиатуры, чтобы их дрожь не выдала ее смущения.
Тогда, той ночью, в домике бабы Мулихи от ее таинственного любовника тоже пахло! Пахло как-то по-особенному. Толи таким был запах его тела, то ли это все же был дорогой парфюм. Тогда и сейчас Злата не могла сказать со всей определенностью, но одно было очевидно: этот запах действовал на нее одинаково и тогда, и сейчас, пробуждая некое неясное томление.
Совпадения? А не слишком ли их много?
Девушка сжала ладони в кулаки и уперлась взглядом в туфли Дороша. «Неужели это он? Нет, это невозможно! Это невероятно!» Вместе с тем в поведении мужчины это многое объясняло. И в первую очередь его фамильярность и его отношение к ней.
— Скучаешь? — спросил он и опустился рядом на корточки, пытаясь заглянуть ей в лицо.
— Нет, — коротко бросила девушка, прочистив горло.
— Ты что, дуешься? — все так же улыбаясь, не отставал он.
Губы девушки дрогнули в едва уловимой улыбке. Самомнения Дороша хватило бы на десятерых. Злата выключила и закрыла ноутбук и стала засовывать его в сумку. Ладно, допустим, тон ночью действительно был Дорош и это с ним она тогда переспала, но все равно это ничего не меняло. Уж неизвестно, что задумал мужчина на этот раз, но вывести ее из себя ему не удастся!
— А ты пришел извиниться? — подняла к нему глаза Злата и не смогла сдержать улыбки, видя веселые, озорные искорки в его глазах.
— Ну, да! Знаю, ведь, если не извинюсь, ты уйдешь сейчас домой и захлопнешь калитку у меня перед носом!
— Извиняйся! — грозно приказала она, но в ее огромных голубых глазах при этом затаилась улыбка.
— Извини! — сказал Дорош и засмеялся. — Вот надо же, никогда не сидел с девушкой вечером в цветущем саду.
Он уселся по другую сторону дерева, оперевшись спиной о ствол. Только он и разделял их. Их плечи не касались, но этого и не нужно было. Его близкое присутствие
было так осязаемо… У девушки мурашки по телу побежали. А вечер как-то вдруг утратил свое очарование, исчез покой, возникла таинственность, а вместе с ней и напряженность. Синие сумерки окутали сад, на землю опускалась тьма, заливался трелью соловей, и ночь приобретала волшебный окрас. От его близости, как от бокала шампанского, по крови разбегались искрящиеся пузырьки и кружилась голова.— Романтика! — вынес вердикт Дорош. — Что ж ты, золотая моя, вот так проводишь все вечера?
— А что плохого в этих вечерах? — спросила девушка спокойно, без вызова, как хотелось. То, как он назвал ее, откликнулось в душе чем-то приятным, нежным, почти забытым.
— Ты все время одна…
Злата тихо рассмеялась.
— Теоретически. Но мои многочисленные знакомые и Лешка считают своим долгом раз в день мне отзвониться, чтобы развлечь меня последними новостями, сплетнями и не дать умереть от скуки. Им ведь кажется, я здесь скоро волком завою от тоски и одиночества.
— Ну, плохо, значит, они тебя знают. Ты везде на свою голову приключений найдешь! — усмехнулся мужчина.
— Дробовик верни.
— Зачем?
— Мне с ним как-то спокойнее. К тому же, если папа и дядь Коля не найдут в кладовке ружья по приезде, мне придется объяснять, как оно оказалось у тебя! Или я ведь могу и на тебя все свалить! Мол, скажу, так и так, папуля, нанес мне Дорош дружеский визит и умыкнул дробовик! Родственники у меня отчаянные ребята, они хлопнут по рюмке и придут к тебе с разборками.
— Ты такая же. Только тебе и рюмка не нужна, ты сразу в бой.
— У меня просто гипертрофированное чувство справедливости.
— Не слишком ли? Ты б лучше подумала о замужестве.
— О чем? — давясь смехом, протянула девушка.
— Вот за кого в этой деревне ты замуж выйдешь?
— Ой, какие нескромные вопросы вы задаете! И с какой стати вас занимает подобный вопрос?
— Я беспокоюсь о тебе. Вот даже Лешка твой сбежал. Ты небось, ему поведала о своих планах остаться здесь навсегда? А он, небось, помаялся пару недель и дал деру. И глаза твои прекрасные его не остановили. Признавайся, так дело было?
Дорош, конечно, говорил в шутку, но за беспечностью и веселостью, пронизывающими его голос, Полянская смогла уловить ревнивые, напряженные нотки. Ага! Что ж получается? Дорошу не все равно, что у них с Лешечкой?
— Конечно, нет. Просто у Лешки работа. Он диджей на радиостанции. Он мечтал об этом, для него это много значит, куда больше, чем мои прекрасные глаза, — парировала она. — Но он вернется. Ему здесь тоже нравится.
Дорош хмыкнул.
— Что ж он так просто тебя здесь оставил?
— А что? — удивилась девушка.
— Неужели не побоялся?
— Чего?
— А вдруг тебя уведут?
Злата рассмеялась звонко, весело и заразительно. Вот уж действительно ничего глупее Дорош не смог придумать!
— Уведут? В самом деле? — переспросила она сквозь смех. — Интересно, кто? Сашка, что ли? Или Маслюк?
— А больше ничего тебе в голову не приходит?
— Прости, ничего! — отсмеявшись, сказала Полянская и закусила губу. Он, конечно, имел в виду себя, и девушка это понимала, но ей вдруг захотелось подразнить его. Разумеется, о ревности здесь речи не шло. Это была просто игра, которую раньше он вел один, а теперь зачем-то вовлек и ее.