Танцуй, детка!

– У меня для вас обоих действительно есть новости сегодня, – потирая тонкую переносицу, произносит Ланской, когда я усаживаюсь в ногах у Дани и беру его лёгкую кисть в свою тёплую руку, пытаясь передать ему хоть малюсенькую часть своего тепла. – Я думаю, что я смог установить причину заболевания, и хотел бы попробовать для начала курс гемостатической терапии, и будем надеяться, что он сможет вывести пациента из этого состояния, – пытается объяснить он нам план лечения, хотя мы совершенно не поминаем, о чём идет речь.

– Это просто замечательно, доктор! – в возбуждении вскакиваю я со своего места, уже готовая обнять Ланского, но вовремя вспоминаю, что это здесь неуместно. – Даня, ты слышишь, – радостно оборачиваюсь я к своему брату, – мы тебя вылечим! А хватит ли нам на это денег на нашем счету? – вдруг вспоминаю я о самом главном.

– Ну, в общем, – неуверенно отвечает профессор, – большая часть курса покрывается имеющимися средствами, но нам надо уточнить у меня в системе, какая дополнительная сумма нам может потребоваться.

– Деньги не проблема! – как можно увереннее произношу я, чтобы Даня не почувствовал в моём голосе и тени сомнения, а сама начинаю судорожно придумывать, сколько ещё денег я смогу дополнительно заработать в своём клубе.

– Хорошо, тогда мы можем пройти ко мне в кабинет, и проверить план лечения ещё раз, – приглашает меня за собой профессор, а я подхожу к брату, наклоняюсь прямо к его уху и шепчу, чтобы он точно меня услышал:

– Даня, не сомневайся, твоя сестрёнка достанет все деньги мира, даже если мне придётся продать свою душу! Мы тебя вылечим! – и, скользнув своей щекой по прохладной замше его кожи, тихонько затворяю за собой дверь в палату номер пятнадцать.

Сидение мягкого кожаного кресла обжигает меня, словно я сижу на раскалённой плите, пока профессор что-то внимательно изучает у себя на компьютере.

– Ну что же, Алекс, – со сдержанной улыбкой тонких губ сообщает он, наконец-то оторвавшись от монитора. – Имеющихся средств хватит практически на весь курс, за исключением небольшой суммы…

– Какой? – напряжённо выкрикиваю я, но потом беру себя в руки и тоже стараюсь выдавить из себя спокойную уверенную улыбку.

– Три тысячи долларов, – встаёт доктор и подходит к моему креслу.

– Прекрасно, – спокойно отвечаю я, одновременно лихорадочно прикидывая в уме, сколько дополнительных смен мне придётся брать в клубе, и сколько приватных танцев исполнять, чтобы собрать эту неподъемную для меня сумму…

Задумавшись, я вздрагиваю от неожиданности, когда вдруг чувствую, как мягкие и тёплые руки Дмитрия Ланского ложатся на мои плечи, начиная их легонько массировать, словно пытаясь снять напряжение.

– Спасибо, доктор, – с благодарностью смотрю я в его добрые и спокойные глаза, поднимаясь со своего места. За окнами перекатывает свои гладкие лощёные бока моё любимое море, дюны бесконечной волшебной дорогой убегают за горизонт, и я, преисполненная решимости во что бы то ни стало спасти моего брата, жму гладкую и сильную руку нашего спасителя.

В задумчивости я бреду от железных глухих ворот клиники в сторону дороги. «Мне определённо надо подумать об этом завтра», – вспоминаю я Скарлетт О‘ Хара и улыбаюсь сама себе в ответ на грустные размышления о деньгах. Когда случилась эта ужасная катастрофа, у нас и так с Даней уже ничего не оставалось, кроме наследства от нашей недавно умершей бабушки Софьи Глинской: небольшая двухкомнатная квартира на Египетской улице, турецкая ангора солнечной абрикосовой расцветки Китти и старинное массивное кольцо с гигантским топазом.

Квартира всё ещё хранила воспоминания о бабуле: антикварная мебель, обширная дореволюционная библиотека, голландские натюрморты на стенах и потемневшие от времени портреты рода Глинских в гостиной. Мы по-братски разделили с Даниилом наш новый дом: он спал на обшитой золотом и алым шёлком резной оттоманке прямо под раскидистой пальмой в бывшем кабинете дедушки, а я расположилась на кованой древней кровати под сенью гигантского дубового «шкапа» – как его всегда называла бабушка Софья. Дом навсегда сохранил в себе ароматы нашего безоблачного детства: свежесваренного кофе в турке, лимонно-мятных леденцов, сухой лаванды и земляничного закарамелизированного в сиропе варенья. Мы с Даней вдвоём как сказочные Гензель и Гретель словно очутились в пряничном домике: манящем, загадочном, нарядном, но таящем в каждом уголке какие-то неясные воспоминания и смутные предостережения.

Софья Глинская была нашим опекуном после гибели родителей, и, несмотря на свой преклонный возраст и проблемы со здоровьем, словно ждала того дня, когда она со спокойной душой сможет уйти от нас. И вот, спустя буквально несколько дней после нашего совершеннолетия, она просто тихо и мирно умерла во сне. Не проснулась в одно сумрачное осеннее утро, и мы остались с Даней вдвоём. Мой брат готовился к поступлению на архитектурный факультет: ты всегда мечтал строить замки, дворцы, целые города. А я до изнеможения тренировалась, чтобы поступить в знаменитый балетный класс имени Ольги Хохловой. И так мы с тобой бродили по нашему зачарованному бабушкиному дому: ты с бесконечными незаконченными чертежами и проектами, а я – вечно в трико и гетрах, чтобы даже дома репетировать свой танец для вступительного экзамена.

Я немного морщусь, пытаясь вспомнить, когда же я в последний раз надевала свои пуанты, и, так и не сумев отыскать этот эпизод в своей памяти, бреду дальше вдоль золотистой рассыпающейся сухим песком дюны, забыв о том, что я собиралась вызывать такси и ехать домой. Вот так со мной всегда! Вместо того чтобы начать активно искать решение проблемы, я иду и погружаюсь в своё прошлое, словно оно мне в силах помочь!

Злясь на саму себя за то, что снова позволила себе немного тоскливой жалости к своей судьбе, я незаметно подхожу к самой кромке воды, где ласковые прозрачные волны мягкими кошачьими лапками дотрагиваются до гальки и моих мокрых кроссовок. Я так давно не была на море, вдруг вспоминаю я. И хотя в нашем городе всё дышит солёным ветром, криками чаек и шуршанием прибоя, я так замоталась, что вижу своего лучшего друга не чаще, чем толпы отпускников, прибывающих к нам за кусочком летнего отдыха.

Я оглядываюсь по сторонам: это абсолютно дикая часть косы, отделённая от оживлённой трассы высокими барханами дюн, и сюда ещё не успели добраться любители чистых и диких пляжей. Немного помедлив, я быстрым движением стягиваю с себя свою простенькую серую футболку, потёртые джинсы, трусики и бюстгальтер, и, бросив всё это дешёвое богатство на берегу, с разбегу вхожу в тёплое и ласковое море, которое раскрывает мне свои широкие объятия. Как любовники, которые давно не виделись, мы любим друг друга со всей страстью и нежностью, которую успели накопить за долгие недели разлуки. Первые пару минут я чувствую, как саднит мой порез на внутренней стороне бедра, но потом боль стихает, словно море нежно целует и залечивает мою рану. Я наслаждаюсь, когда прохладные мягкие струи обволакивают моё гладкое тело, забираясь в самые сокровенные места, и оставляют на них тайные поцелуи.

Море, как нежный возлюбленный, держит меня в своих руках, качает на волнах, шепчет на ушко свои секретики и целует меня в щёки, веки и губы тёплыми лучами солнца, медленно растворяющемся в наших водах… Я чувствую, что и сама практически растворяюсь и таю как сахарный леденец в этом ласковом сентябрьском мареве, а вдалеке с трассы иногда доносится шмелиным жужжанием гул исчезающих вдали фур и автомобилей. Я понимаю, что мне уже пора выходить, когда вдруг вижу, что вода стала темнее и глубже, а на пляж, от которого я уже очень далеко отплыла, садятся влажные осенние сумерки.