Танцуй, рисуй

А круто малая рисует! И тут в мое сознание, как нетерпеливый пешеход, рванувший на красный свет, пока все остальные аккуратным рядочком ждут зеленого, вбежала одна лихая мысль.

Я принялась читать вслух:

– - "Кевян залес в домик на дереве. Там было плохое электричесва. Поэтому телек неработал. Кевян заплакал потомучто скучал по мами". Ничего себе, сколько ошибок! Ужас! Я взяла красный карандаш, вытащила листок из альбома и едва коснулась бумаги острием карандаша, как была сбита с ног разъяренной мелкой.

– - Стой!

Но было поздно: через весь рисунок протянулась красная черта.

Лизка набросилась на меня с ревом и кулаками.

– - Сука!!! Что ты наделала?!!

– - Ли-из, -- в комнате показалась ошеломленная Янка, -- ты откуда слова такие знаешь?!

Лиза перевела на мать полный гнева взгляд.

– - Дура, дура лысая!!! Взяла всё и испортила!!!

– - Лиз, ну ты чего, нарисуешь новый рисунок...

– - Вы ничего не понимаете! Тупые взрослые! У меня так больше не получится!!! Там у меня получилось лицо! И глаза! И диван!

Раскрасневшаяся, взлохмаченная Лизка смотрела на нас с такой искренней ненавистью, что могла бы -- убила бы обеих.

Она села на стул, одним решительным движением раздвинула барахло на столе, схватила листок, ручку и принялась рисовать.

– - Не получается!
– - в бешенстве взревела она.
– - Не то!!! Голова сплющенная!

В ярости она стукнула себя по голове кулачками с обеих сторон. Затем еще раз.

– - Нормально вроде...
– - сказала я, взглянув на ее рисунок из-за плеча.
– - Немного похоже на баклажан...

– - Отстань! Это все ты!
– - Лизка скомкала рисунок и швырнула его в стену.
– - Ненавижу тебя! Убирайся! Во-о-он!

– - Лиза, я тебя сейчас!
– - Янка вскипала, но я схватила ее под руку и вытащила из комнаты.

Лизка еще долго орала нам вслед. Потом что-то рисовала, комкала, швыряла в стену (судя по звукам ударов, не только комья бумаги)...

– - Картошку почистишь, -- бросила мне Янка на кухне.
– - Я пока капусту нашинкую...

В раковине была горой свалена посуда. Обычно всю мелкую работу по дому делал Леня, отличавшийся любовью к порядку. В иное время посуда была бы вымыта и выстроена в сушилке по размеру, как дети на уроке физкультуры.

Лизка зашла в комнату где-то через полчаса.

Она молча положила свой новый рисунок на стол перед Яной (подальше от меня).

– - Вот тут получилось нормально.

Я вытянула шею и прочла: "Кевяну было грусно. В домике на дереве нельзя было посмотреть мультики. Телевизр показывал только помехи. И мамы не было нигде".

– - Борщ будешь?
– - спросила ее Яна.

Малая кивнула.

– - Погуляй тогда еще с полчасика.

Лизка взяла рисунок и молча вышла из комнаты. Еще через двадцать минут она включила музыку и принялась подпевать. У нее было вдохновение. Она рисовала.

С Кевяном происходили всякие разные неприятности, но не унывал и только скучал по маме.

После ужина Янка провела меня до остановки.

– - Как ты это сделала? Она же ни с кем не хотела разговаривать! А тут ожила...

– - Фокус-покус!
– - Я развела руками.

Я не стала рассказывать Яне, как в Лизкином возрасте побила своего одноклассника за то, что он на уроке рисования нечаянно разлил воду на мой рисунок. Таких, как мы, творческих психов, разозлить -- значит оживить. Главное -- потом самому выжить.

– - Они эту девочку, Дашу, навещать будут всем ансамблем через пару недель... Думаешь, стоит ее пустить?

– - Пусти, конечно. Все нормально будет. Она вышла из острого состояния.
– - Это я ляпнула просто чтоб показаться умной.

Мне хотелось сказать еще много: что Лизка тоскует по Лене, хоть он и не родной ее отец, что она маленькое вредное и грустное создание, которое перепортит еще много бумаги и нервов себе и окружающим, что вот так беспомощно лежим время от времени мы все, хотя у нас есть и руки и ноги, но как будто мы упали в темноте со скользкого матраса на пол и забыли, как вставать...

Но пока я думала, что и как сказать, Янка вдруг набросилась на меня, сдавила в объятиях и в своей странной, кликушеской манере запричитала:

– - Татусечка, спасибо тебе огромное, не знаю, чтоб я без тебя делала, я бы тут с ума сошла, мне так с тобой повезло, ты такой друг хороший, хочешь, я тебе отдам куртку кожаную свою зеленую, а то ты ходишь как бомж, совсем несчастная!

И я, вздохнув, вновь завела свою обычную пластинку про то, что ходить в черном -- это такой стиль, что одежда у меня хорошая (я не врала, мое пальто стоило с половину Янкиной зарплаты, а ботинки и того больше) и все у меня замечательно.

Но Янка не слушала и все твердила, что у нее пропадает просто отличная куртка, сама бы носила, но что-то в груди жмет.

И так мы препирались до того самого момента, как я заметила во тьме три глаза электрички.

Я забралась в вагон (деревянные сиденья, боги, боги мои! Нда, даже не знаешь, может, маршрутка, в которой тебя взбивают как шейкере, была бы и лучше), достала из кармана пальто телефон и забила в заметки новый стих:

Когда человек был маленький

Он жил в раю

И постоянно бычил

Все ему было не то и не так

Тогда бог сломал рай

И человеку пришлось офигевать и расти

Хотя вопросы все равно росли быстрее него

Смыкались кронами над ним

Лишая света

Но тем сильнее

Светился крошечный

Кусочек неба над головой

Прощальная улыбка