Танцующая с лошадьми

У нее учащенно забилось сердце. Она подумала об Анри, о Флоренс, о Саре, которая смело сказала правду под дождем, не ведая, к чему это приведет.

– Мак… – Она не отрывала взгляда от фотографии. – Я должна тебе кое-что сказать. Я должна это сказать, даже если это будет самым глупым и унизительным поступком в моей жизни. – Она глубоко вдохнула. – Я люблю тебя. Всегда тебя любила, и даже если уже слишком поздно, я хочу, чтобы ты знал, что я сожалею. Хочу, чтобы ты знал, что самой большой ошибкой в моей жизни было позволить тебе уйти. – У нее задрожал голос, дыхание прерывалось. Руки, державшие фотографию, дрожали. – Ну вот, теперь ты знаешь. Если ты не любишь меня, ничего страшного. Потому что я сказала правду. Я буду знать, я сделала все, что могла, и если ты не любишь меня, это ничего не изменит, – закончила она торопливо, а потом добавила: – Если честно, неправда, что в этом нет ничего страшного. На самом деле это меня, вероятно, убьет. Но я все равно должна была сказать.

Обычное обаяние его покинуло.

– А как же Конор? – резко спросил он.

– С ним все кончено. Я никогда…

– Мать твою! – Он поднялся. – Мать твою!

– Почему ты?.. – Она застыла, потрясенная: он редко ругался.

– Таш…

Он подошел к ней, ступая прямо по фотографиям, которые расползались по скользкому паркету, и встал почти вплотную. Она затаила дыхание. Он был так близок, что она ощущала тепло его кожи. Только не говори «нет», мысленно просила она. Только не отшучивайся, не ищи удобной причины, чтобы уйти. Во второй раз я этого не переживу.

– Таш… – Он взял в ладони ее лицо. Голос охрип и срывался. – Жена моя…

– Ты хочешь сказать…

– Только не отгораживайся. – В его голосе слышался гнев. – Не отгораживайся снова.

Она бормотала извинения, но поцелуи и слезы заглушили слова. Он взял ее на руки, она обвила его ногами, прижалась к нему всем телом, спрятала лицо у него на шее.

– Нам предстоит долгий путь, – сказала она много позже, когда они поднимались в свою спальню. – Думаешь, мы сможем…

– Шаг за шагом, Таш, потихоньку. – Он поднял голову и посмотрел в сторону комнаты, где спала девочка. – По крайней мере, мы знаем, что это возможно.

Эпилог

Лошадь – это воплощение красоты… Нельзя устать любоваться ею, когда она показывает себя во всем своем великолепии.

Ксенофонт. Об искусстве верховой езды

Поездка от дома, который построил Мак, до боковой улочки за Грейз-Инн-роуд в дневное время занимала сорок пять минут. В час пик – на полчаса дольше. Наташа посмотрела на часы: оставалось всего пара минут, чтобы закончить работу с бумагами.

Вошла Линда со стопкой бумаг, которые надо было подписать.

– Успеешь до часа пик?

– Наверное, нет. Сегодня пятница.

– Ну, желаю удачи. И не забудь, в понедельник в девять у тебя встреча с этим парнем, специалистом по иммиграции.

– Помню. – Наташа встала и сложила вещи в сумочку. – Не задерживайся долго, ладно?

– Придется задержаться. Хочу привести в порядок документы. Эта временная сотрудница на прошлой неделе обратила мою систему в полный хаос.

«Макколи и партнеры» рождалась трудно, но полтора года спустя Наташа начала понимать, что ее решение основать собственную фирму было правильным. Оставаться в «Дэвисон и Бриско» не имело никакого смысла. И дело было не только в том, что Конор так враждебно воспринял ее новости. Вероятно, еще до того, как они с Маком воссоединились, он знал, что так будет. Шрамы, оставленные делом Перси, не заживали. Было видно, что Ричард перестал относиться к ней как к потенциальному партнеру. Фактически после ее возвращения он не считал Наташу полезным сотрудником. Когда она увидела, что он приглашает Бена на обед чаще, чем разговаривает с ней, то поняла, что пора уходить.

Она благодарила Бога за Линду. Верная помощница не покинула ее, и это поддержало ее не только профессионально, но и эмоционально. Она подозревала, что в «Дэвисон и Бриско» уход Линды Блит-Смит переживали намного тяжелее, чем ее собственный.

– Хороших выходных, Лин. – Наташа перекинула пальто на руку и собралась спускаться вниз.

– И тебе тоже. Надеюсь, все пройдет хорошо.

На Грейз-Инн-роуд уже образовался затор, машины в сторону Вест-Энда еле двигались. Наташа не сразу увидела Мака: он остановился на другой стороне улицы. Она посмотрела в обе стороны и побежала через дорогу, лавируя между медленно ползущими автомобилями, с прижатой к груди папкой.

– Ты минута в минуту, – сказал Мак, когда она нагнулась, чтобы поцеловать его. – Плата за услугу.

– Ты чудо. – Она бросила папки в машину. – А ты, – обратилась она к малышу в детском кресле, который улыбался ей, – размазал банан по папиной куртке.

– Шутишь! – Мак оглянулся. – Как же так, старина?

– Она будет нами гордиться. – Наташа засмеялась, застегивая ремень безопасности и оглядывая передвижной мусорный бак, в который превратилась машина Мака.

Появление Мака с Наташей на подобных мероприятиях стало предметом постоянных шуток. На стареньком автомобиле они приезжали, украшенные эполетами из детской рвоты или пропахшие содержимым подгузника. В окружении блестящих внедорожников и огромных «мерседесов», на которых прибывали другие родители, они чувствовали себя озорными школьниками. Когда они привезли с собой Ковбоя Джона (взяв с него обещание «никакой марихуаны, ни одной сигареты»), Мак получил особое удовольствие, представляя его жене директора как «предыдущего учителя Сары».

– Вы здесь учите цирковым номерам? – спросил Ковбой Джон с невинным видом. А потом, когда женщина потеряла дар речи от изумления, задал следующий вопрос: – Леди, вы продаете здесь хорошие авокадо?

Джон жил в часе езды от школы в облицованном белой вагонкой коттедже. Две его старые лошади паслись на зеленом лугу. Он по-прежнему продавал прохожим сельскохозяйственную продукцию сомнительного происхождения. После возвращения Сары он, смущенный, что было на него не похоже, попросил у нее прощения: дескать, он ее подвел. Подвел Капитана. Для него так и осталось загадкой, в какую игру играл Саль. Джон заплатил долг Капитана, и Саль отлично это знал.

– Мне надо было рассказать вам. – Сара посмотрела на Наташу. – Надо было хоть кому-нибудь рассказать.

По молчаливому согласию они никогда не говорили о конюшне на Спеапенни-лейн.

– И на какое мероприятие мы сегодня едем? – спросил Мак.

Поток машин медленно пересекал Вествей и направлялся из Лондона в зеленые пригороды и дальше.

Наташа порылась в сумочке и достала письмо:

– Праздник по случаю окончания года с чествованием способных и одаренных учеников. Будем слушать, как играют на музыкальных инструментах и декламируют стихи. – (Мак застонал.) – И как Сара поет. Да нет, – поправилась она, когда Мак повернул голову. – Сара…

– …Будет делать то, что делает Сара. Она не заметит, как мы выглядим. – Мак влился в поток автомобилей. – Когда она рядом с Бо, все остальное для нее не существует.

Всем известно, как тяжело сочетать уход за детьми с работой, думала Наташа, пока они ползли через город. Но это трудно понять, пока не коснется тебя лично. В ее случае она за девять месяцев приобрела двоих детей и лошадь. Ирония заключалась в том, что после долгих лет, когда ей говорили, что следует снизить уровень стресса, меньше пить и заниматься сексом в тщательно рассчитанные дни, она зачала в три самых удручающих и пьяных дня своей жизни.

Но это и было самым прекрасным. Они пришли к такому заключению, когда лежали по обе стороны от него, рассматривая его пухлые ручки и ножки и соломенные, как у Мака, волосы. Он появился, потому что так было суждено.

От домика в Кенте они давно отказались. Теперь они арендовали новый коттедж. Лондонский дом был снят с продажи. Мак, Наташа и малыш проводили выходные за городом, а Сара училась в элитной школе-интернате на северо-западе от шоссе М25. Это была одна из немногих школ в Англии, в которую не только принимали с лошадью, но и обеспечивали тренировки на нужном уровне. И брали непомерную плату, даже учитывая стипендию, которую получила Сара.