Танцующая с лошадьми

Чтобы повернуть лошадь, вы сначала должны посмотреть в направлении, в котором хотите двигаться.

Ксенофонт. Об искусстве верховой езды

Сара сидела на верхнем этаже автобуса, в четвертый раз пересчитывая деньги в кармане. Хватит на аренду на две недели, пять тюков сена и пакет корма – достаточно, чтобы протянуть. Но недостаточно, чтобы удержать на расстоянии Мальтийца Саля. Было четверть четвертого. Он редко появлялся во дворе раньше половины пятого. Она оставит деньги у Ковбоя Джона или под дверью офиса с запиской и, если повезет, уйдет до его появления, избежав очередного неприятного разговора. После ее возвращения Саль дважды говорил о долге. Оба раза она обещала достать деньги, понятия не имея, откуда их возьмет.

Она была рада возвращению. Бо вернулся на Спеапенни-лейн меньше чем через неделю после своего побега. У Мака и Наташи выбор оказался невелик: хозяйка конюшни пребывала в ярости, говорила, что ездила в темноте два часа, пытаясь его отыскать, называла Сару безответственной идиоткой, которая должна была знать, что в саду росли тисовые кусты и бирючина, а также полдюжины других растений, которыми он мог отравиться. Даже Мак не встал на ее защиту. Они с Наташей вели себя с ней как с настоящей преступницей – все из-за того, что конь слегка потоптал траву. До этого Сара не видела Мака мрачным. Не то чтобы он сердился – с таким разочарованием смотрят люди, собираясь тяжело вздохнуть.

С таким разочарованием на лице он провожал их с Бо к стойлу. Засунув руки в карманы, сказал, что для Наташи ее маленький садик был бесценным, что, если Наташа не показывает эмоций, это не означает, что она их не испытывает. У каждого своя страсть, которую он будет защищать; ей это должно быть известно, как никому другому.

Ей было не по себе, когда она увидела, как Наташа плачет в передней. Она не подозревала, какой беспорядок учинит Бо в саду, только хотела найти место, где он будет в безопасности. Поближе к ней. Больше Мак ничего не сказал, но от пауз, которые он делал, когда говорил, Сара чувствовала себя неловко. В конце речи он намекнул, что, вероятно, ей и Наташе стоит держаться подальше друг от друга.

Саре не дали сказать то, что она хотела: нельзя ее винить во всем. Она говорила им сотни раз: их с Бо нельзя разлучать. Они должны были понять, что она не могла оставить его в незнакомом месте, отделенном от нее темными полями. Самое смешное, она расположилась так близко от дома, чтобы они о ней не беспокоились.

После их возвращения в Лондон мрачная атмосфера царила еще несколько дней. Сара видела, что Наташа все еще злится на нее. Иногда слышала, как Наташа и Мак разговаривали приглушенными голосами, прикрыв перед этим двери, как будто она не догадывалась, что речь шла о ней. После этого Мак напускал на себя веселье, называл ее Циркачкой, как Ковбой Джон, и делал вид, будто все в порядке. Она побаивалась, что ей укажут на дверь. Но все как-то улеглось и устоялось. Теперь она вставала рано и работала в конюшне до школы. Несколько дней Мак тоже просыпался рано и подвозил ее. Он фотографировал двор, Бо и Ковбоя Джона, но потом на него навалилось много преподавательской работы, и он в конюшне больше не появлялся.

Накануне вечером он позвал ее на кухню. Наташа была на работе; она всегда была на работе. Мак протянул Саре конверт:

– Джон сказал, сколько тебе нужно. Мы будем оплачивать содержание Бо, ты будешь ухаживать за ним. Если узнаем, что ты прогуливаешь уроки или была не там, где должна быть, отправим его в другое место. Справедливый уговор?

Сара кивнула, ощупывая банкноты сквозь тонкую белую бумагу. Она едва не вырвала конверт из его рук. Когда подняла голову, он внимательно на нее посмотрел:

– Как думаешь, перестанут после этого исчезать монеты из дома?

– Думаю, да, – пробормотала она, покраснев.

Она не могла сказать ему о деньгах, которые задолжала Салю, по крайней мере сейчас, когда они на нее злятся. Тем более после того, как Мак фактически уличил ее в воровстве.

Сара попыталась посмотреть на ситуацию оптимистично. Они были не такие уж плохие. Ее лошадь осталась с ней. Жизнь вошла в нормальную колею. Или почти в нормальную, учитывая, что Пап'a не дома. И все же иногда, сидя утром в автобусе, она вспоминала, как выглядел Бо на той мягкой песочной арене, как ему нравилось, что он парит, как он был доволен, что в этом месте у него есть возможность показать себя с самой лучшей стороны. Вспоминала, как ее лошадь, вдали от дыма и шума, громыхающих поездов, скакала галопом круг за кругом по мягкому зеленому загону, задрав голову, словно пила воздух дальних горизонтов, размахивая высоко поднятым хвостом, как знаменем.

– Ну, как идут дела?

Рут Тейлор взяла предложенную кружку чая и слегка откинулась на бежевом плюшевом диване. Про себя она отметила, что повседневная работа нечасто приводила ее в подобные гостиные. Картины на стенах, полированные старинные половицы. Приятно пить чай и не беспокоиться о том, чистая ли кружка.

– Все в порядке?

Она достала из портфеля папку Сары Лашапель, подумав с грустью, что впереди еще четыре посещения. И никаких бежевых диванов. Проверка двух несовершеннолетних беженцев в убогом пансионе на Фернли-роуд. Потом мальчик, который утверждает, что его избивает отчим. И несовершеннолетняя мать-наркоманка, употребляющая крэк, в Сандауне.

Супруги многозначительно переглянулись.

– Хорошо, – заговорил мужчина. – Все хорошо.

– Обжилась? Сколько уже прошло? Четыре недели?

– Четыре недели и три дня, – ответила женщина.

Миссис Макколи пришла сразу следом за Рут и сидела теперь на краешке стула, поставив портфель у ног. Она украдкой посматривала на часы, словно ждала, когда ей позволят снова умчаться по своим делам.

– А как в школе? Проблем с посещаемостью нет?

Они снова переглянулись.

– В самом начале были, – признал мистер Макколи, – но, как мне кажется, мы их разрешили. Достигли… взаимопонимания.

– Установили рамки, как мы советовали?

– Да. Полагаю, мы все стали лучше понимать друг друга.

Он был привлекательным. Ее тип. Растрепанные волосы и блеск в глазах. Прекрати, велела Рут сама себе. Нельзя так думать о клиентах. В особенности если рядом сидит жена.

– Она здорова, – продолжал он. – Аппетит хороший. Делает уроки. У нее есть… увлечения. – Посмотрел на жену. – Даже не знаю, что еще сказать.

– У Сары все хорошо, – твердо заявила та.

– Не волнуйтесь. Я здесь не для того, чтобы осуждать вас или оценивать ваши родительские способности, – улыбнулась Рут. – Это неформальное размещение, мы называем это родственной опекой, поэтому наша роль ограниченна. Я уже говорила с Сарой. Она сказала, что ей здесь хорошо. Но поскольку у нее были проблемы в недавнем прошлом, я решила зайти и проверить, как идут дела.

– Как я уже говорил, все и вправду хорошо. В школе не жалуются. Она не будит нас громкой музыкой. Всего шесть, может, семь бойфрендов. Не слишком много наркотиков класса А. Шучу, – прибавил он, когда жена бросила на него сердитый взгляд.

Рут посмотрела в свои записи:

– Есть новости о ее дедушке? Извините, я должна была сама позвонить в больницу, но у нас в отделе нет единого мнения по этому вопросу.

– Поправляется, но медленно, – сказал мистер Макколи, – хотя, признаюсь, я в таких вещах плохо разбираюсь.

Рут пожалела, что надела коричневую юбку, в которой ноги выглядят короткими и толстыми.

– Да, понимаю. Насколько я помню, у него инсульт? Гм… Такие больные поправляются не так быстро, как им хотелось бы. Вы не возражаете, чтобы она осталась с вами на более долгий срок? Первоначально речь шла о паре недель… – (Они снова переглянулись.) – Строго говоря, после шести недель мы должны вновь рассмотреть дело, возможно, оформить решение об опеке, у вас будут родительские обязанности.

– Может возникнуть одна сложность, – заметила миссис Макколи. – В скором времени мы продаем этот дом. Фактически мы приняли предложение.