Танец на зеркале (Тамара Карсавина)

— Фальшивые паспорта! Поддельные бумаги! А ну, связать их да запереть в сарае, пока Чека не приедет!

При упоминании Чека у Тамары подкосились ноги. Паспорта и впрямь были сомнительными бумажками, но не пропадать же здесь! Кажется, дипломатические таланты ее сдержанного супруга тут не помогут. Надо не обороняться, а наступать! С этими пьяницами следует разговаривать на их языке!

Она выскочила на крыльцо… Муж потом скажет, что она была похожа на тигрицу. Тамара потрясала старым пропуском в Москву, подписанным самим Чичериным. Пропуск в Москву был так же уместен в местных лесах, как накомарник на Елисейских Полях, однако имя Чичерина произвело впечатление. Тамара мысленно поблагодарила комиссаров за то, что политическая обработка здесь стоит на высоте.

Мужики явно струхнули и заколебались.

— Отпустите бедную барыню с ребеночком, чего пристали! — сердито выкрикнула хозяйка, у которой ночевали путешественники. Ее поддержали и другие крестьянки, которые собрались на шум.

— Ладно, — нехотя протянул душегуб. — Везите их на ту сторону, к комиссару.

— На пароме! — выкрикнула Тамара. — В лодку я не сяду!

На счастье, до прибытия парома оставалось не так много времени.

Кое-как погрузили багаж, потом сели Брюс, Тамара, Никита. Их сопровождал конвой из нескольких .более или менее трезвых мужиков. «Разбойник» остался на берегу и вполне добродушно махал вслед. Он еще больше опьянел, с трудом удерживался на ногах и уже слабо соображал, что происходит.

Тамара отвернулась, с тоской уставилась на свинцовое небо. И волны озера тоже были свинцовыми…

Во время пути конвойные еще больше протрезвели и отчего-то озлились. Прямо с пристани они повлекли путников к комиссару.

Вечерело, на улице сгущалась тьма. Душная комнатка, куда их привели, освещалась маленькой керосиновой лампой, поэтому Тамара не видела лица этого комиссара — только темные очертания фигуры, мрачные, пугающие…

Он долго вчитывался в документы. Малограмотен, что ли? Однако манера говорить выдавала в нем образованного человека.

— Я выпишу вам пропуск на двенадцать часов, начиная с полуночи.

— Как на двенадцать? — испугалась Тамара. — Нам еще шестьдесят верст до Белого моря!

Он посмотрел так пристально, что она, чудилось, различила, что у него серые глаза. Или показалось?

— У вас двенадцать часов, чтобы добраться до Сумского Посада! — настойчиво сказал комиссар. — Советую поспешить, или пожалеете!

Ну да, понятно. Потом их схватят, поставят к стенке… Двенадцать часов! Почему не тринадцать, не двадцать, не сутки? Почему он дал им так мало времени? В Петрограде были карточки на хлеб, а это — карточка на время!

Ладно, спорить бессмысленно, нужно было срочно искать возчиков.

Выехали чуть свет. Ночью прошел дождь, лошади неуверенно ступали по скользкой дороге. Внезапно выглянувшее солнце дробилось в многочисленных лужах, они сияли, отражая голубое небо. Ехали словно по осколкам зеркала.

Тамара нервно стискивала руки у груди, незряче вглядываясь в эти «осколки». Двенадцать часов, всего двенадцать часов! Казалось бы, столько пришлось ей уже испытать, столько страхов пережить, но никогда она не чувствовала себя так неуверенно, как сейчас, в этом пути по скользкой дороге, на которой разъезжались ноги лошадей… Вот точно так же разъезжались ее ноги на том пыльном зеркале, на котором она однажды танцевала в кабаре «Бродячая собака»! Танцевала, пытаясь удержаться на одном пальчике в арабеске, и безумно боялась, что поскользнется и упадет, что при очередном прыжке зеркало разобьется у нее под ногами. Нет, не потому боялась, что ушиблась бы или изрезала ступни в кровь. Но какой был бы для нее, ведущей балерины Мариинки, позор!

Она так боялась разбить зеркало, что даже не думала о том, что танцует босиком, что на ней нет почти никакой одежды… так себе, какая-то чисто символическая тряпочка, которая больше открывала, чем прятала. Тамара танцевала партию Психеи из балета «Амур и Психея». Психея — это душа, а ведь душа и должна быть обнажена!

Впрочем, сколько себя помнила Тамара, душу свою она как раз таила, прятала. Даже в семье ее считали очень скрытным ребенком. «Странные нынче дети пошли!» — качала головой мама. Впрочем, особенной откровенности и не требовалось, главное было — дисциплина во всем, даже в еде. Отец был танцовщиком, а это значило, что он никогда ничего не ел утром, только выпивал три или четыре стакана чаю. Потом целый день у него не было времени поесть, да и возможности не было — «уроки у палки», то есть упражнения у станка, репетиции, потом спектакли… Глядя на него, Тамара на всю жизнь усвоила отношение к еде как к чему-то сугубо второ — или даже третьестепенному. Впрочем, она была маленькая, тоненькая, ей и в самом деле достаточно было поклевать, как птичке. И вообще, чем легче балерина, тем лучше танцует. А то, что Тамара станет балериной, для матери само собой разумелось.

— Прекрасная карьера для женщины! — говорила она. — Мне кажется, у девочки есть склонность к сцене. Она обожает переодеваться и постоянно вертится перед зеркалом. Даже если она и не станет великой танцовщицей, все же жалованье, которое получают артистки кордебалета, намного больше, чем любая образованная девушка может заработать где-либо в другом месте. Это поможет ей обрести независимость.

Ты сама не знаешь, о чем толкуешь, матушка! — сердился отец. — Я не хочу, чтобы мой ребенок жил среди закулисных интриг. Тем более что она, как и я, будет слишком мягкой и не сумеет постоять за себя.

А Тамаре казалось, что мечта о театре жила в ней всегда. Это был мир такой же сверкающий, как тот, что она видела в калейдоскопе. Даже интриги и тревоги казались ей лишь оборотной стороной его очарования и не внушали ей отвращения!

В конце концов отца удалось переупрямить, и Тамара начала ходить к старинной приятельнице родителей, Вере Жуковой, которая стала ее учить основам танца. Няня Дуняша, которая водила Тамару на уроки, была этим чрезвычайно недовольна и беспрестанно ворчала:

— Взбрело же мамаше в голову мучить ребенка! Знавала я одного акробата, так ему переломали все кости, чтобы он стал гибким!

А Тамара была счастлива на этих уроках. Брат Лева, правда, подсмеивался над ней и передразнивал, ходил, вывернув ступни, и делал нелепые жесты, умильно поводя головой. А его радовало то, что отец начал собирать для него библиотеку! Денег на дорогие книги не хватало, поэтому отец покупал дешевые издания и сам переплетал их. Впрочем, Тамара эти книжки тоже читала запоем. Больше всего ее воображение поразили «Серапионовы братья» Гофмана. Конечно, она мало что поняла в смысле произведения, но соединение фантастики с реальностью ее поразило. Именно этим и привлекал ее театр — на сцене, в этом волшебном мире, можно было укрыться от бытовых неурядиц, ссор, вечной нехватки денег, болезней…

К приемным экзаменам в театральное училище готовил Тамару отец. Он оказался одним из суровейших педагогов в ее жизни! Он никогда не был доволен, если лицо Тамары не покрывалось потом. И не стеснялся в замечаниях:

— Руки держишь, словно канделябры… У тебя колени согнуты, как у старой клячи…

Пить во время урока не позволял:

— Ты собьешь себе этим дыхание!

И не разрешал садиться сразу после урока, потому что внезапное расслабление мускулов после долгого напряжения может вредно сказаться на коленях…

И вот 26 августа 1894 года девятилетнюю Тамару повели на экзамен. Она была вне себя от страха, что могут не принять. Не могла ни пить, ни есть, и даже новое белое платье и туфельки бронзового цвета, надетые по такому случаю, не могли утешить ее.

Среди экзаменаторов был и Платон Карсавин, однако он и виду не подал, что узнал дочь.

Вызывали сразу по несколько девочек. Названные выходили на середину комнаты и становились там, а преподаватели расхаживали вокруг и разглядывали их. Сначала девочки стояли неподвижно, затем им велели ходить, потом бежать: чтобы оценить их внешность и решить, достаточно ли они грациозны. Затем девочки стояли, сомкнув пятки, чтобы удобнее было рассмотреть их колени. После первого же испытания девочек осталось значительно меньше… Потом был медицинский осмотр — очень тщательный. Кого-то отклонили из-за слабого сердца, других — из-за легкого искривления позвоночника. Затем последовали экзамены по музыке (проверить слух), по чтению, письму и арифметике. Наконец стало известно, что приняли десять человек, в том числе и Тамару Карсавину! Теперь надо было срочно готовить «экипировку» — коричневое кашемировое платье для занятий в классе и серое полотняное платье для танцев.