Танец на зеркале (Тамара Карсавина)

Чаще всего свои балеты Дягилев посвящал княгине де Полиньяк, женщине влиятельной и богатой, которая в основном и финансировала его затеи. Не отставала от нее и одна из богатейших женщин мира, Мися Серт. Однако этой избалованной жене старого газетного магната, ни в чем не знавшей отказа, владевшей бессчетными деньгами, ближайшей подруге Коко Шанель, любимой модели импрессионистов, мало было просто осознавать, что она меценатка, что помогает новому русскому искусству! Ей нужна была страсть, любовь. Дягилев ухаживал за ней как мог. Писал: «Я люблю тебя со всеми твоими недостатками… Ты единственная женщина на земле, которую Мы любим». «Мы» — это он и Нижинский, с которым Сергей Петрович в ту пору уж не расставался… Мися была довольна и называла себя музой русского балета. Ну что ж, от нее и впрямь зависело очень многое. «Вспоминаю, — писала она спустя много лет, — как генеральная „Петрушка“ была задержана на двадцать минут. Полное тревоги ожидание. Зал, сверкающий бриллиантами, переполнен. Свет погашен. Ждут трех традиционных ударов молотка, возвещающих начало спектакля. Ничего… Начинается шепот. В нетерпении падают лорнеты, шелестят веера… Вдруг дверь моей ложи распахивается, как от порыва ветра. Бледный, покрытый потом Дягилев бросается ко мне: „У тебя есть четыре тысячи франков?“ — „С собой нет. Дома. А что происходит?“ — „Мне отказываются дать костюмы, прежде чем я заплачу. Грозят уйти со всеми вещами, если с ними немедленно не рассчитаются!..“ Не дав ему договорить, я выбежала из ложи. Это было счастливое время, когда шофер обязательно ждал у театра. Десять минут спустя занавес поднялся. Уф!.. Великолепный спектакль прошел безупречно, никто ничего не заподозрил…»

Зинаида Гиппиус, ехидна из ехидн, отвергнутая Дягилевым прежде всего потому, что видела его игры насквозь, написала на него такую эпиграмму:

Курятнику петух единый данОн властвует, своих вассалов множа.И в стаде есть Наполеон — баран,И в «Мир искусстве» есть — Сережа.

Да бог с ней, с Гиппиус, — это она из зависти…

Ну что ж, денет, которыми Тамара могла бы помогать человеку, которого любила, у нее не было. Однако было нечто большее — уникальный талант, который остроглазый Дягилев не мог не заметить. Разумеется, он предложил ей участвовать в его Русских сезонах. Разумеется, она согласилась — тем более что в это время с главным дягилевским балетмейстером Фокиным у нее уже сложились отличные отношения. Хотя к этому взаимопониманию они шли очень нелегко.

Фокин враждебно подходил к незыблемым канонам балетных традиций, а разум Тамары отказывался отбросить те принципы, на которых ее воспитывали. Нетерпимость Фокина мучила и шокировала ее, а энтузиазм и пылкость пленяли. Но Тамара поверила в него, прежде чем он поставил что-нибудь значительное.

Впрочем, даже с теми, кого любил, кто его поддерживал, на кого он наделся, Фокин не стеснялся. Во время сценических репетиций он усаживался в партере, чтобы оценить эффект своей постановки. Его голос, охрипший от крика, обрушивался на актеров, словно пулеметная очередь, через головы оркестрантов:

— Отвратительное исполнение! Небрежно, неряшливо! Я не допущу такого наплевательского отношения!

Как-то раз Тамара на репетиции «Жизели» берегла силы (спектакль предстоял в тот же вечер) и лишь намечала отдельные па и переходы. Фокин впал в бешенство:

— Как я могу винить кордебалет, если звезда подает такой дурной пример? Да, ваш пример можно называть развращающим, позорным, скандальным! — И он убежал со сцены.

В тот же вечер на спектакле он с ласковым видом ходил вокруг Тамары, поправляя ее грим. А потом сказал:

— Вы словно парили в воздухе…

Это был прекрасный, великолепный мир, который сотрудничество с Дягилевым сделало воистину волшебным. Нет, не только сотрудничество, но и любовь к нему.

Тамару и тянуло к нему, как бабочку к огню, и в то же время она старалась держаться от этого человека подальше. Слишком много было в его личной жизни такого, что разбивало ей сердце. Общественное мнение объявляло его «скверным, безумным и опасным». Немного разобраться в этой сложной натуре помог Тамаре знаменитый доктор Боткин, который был одновременно выдающимся коллекционером и другом журнала «Мир искусства», выпускаемого Дягилевым. Говоря о том аспекте жизни Дягилева, который обычно подвергался осуждению, Боткин заметил:

— Жестоко и несправедливо давать безобразные имена тому, что, в конце концов, является всего лишь капризом природы.

Его сочувственный интерес ко всем отклонениям и подавленным темным-тайнам человеческой натуры помог Тамаре если не освободиться от любви к Дягилеву, бессмысленной с точки зрения обычной женщины, то просто принимать его таким, каков он есть — бесспорным гением! — и довольствоваться тем, что он может ей дать. А он давал ей восторги творчества, которые, пожалуй, значили для истинной балерины не меньше любовных восторгов.

Тамара поняла: любовь может быть прекрасной независимо от того, кто является объектом этого чувства. К тому же иной раз неосуществленное желание дает куда более сильный творческий импульс, чем воплощенная в физиологии победа…

Дягилев любил ее по-своему. Он называл ее своей любимой куколкой — в балете «Петрушка» Тамара танцевала партию куклы-балерины.

«Он нуждался во мне, а я беспредельно верила в него, — писала Карсавина позже. — Он постепенно расширял горизонты моего художественного восприятия, воспитывал и формировал мои вкусы и взгляды — и все это без показных нравоучений, проповедей или философских речей. Несколько слов, брошенных им как бы мимоходом, словно луч света, вырывали из мрака ясный образ или новую концепцию.

Именно эти беспорядочные и случайные уроки и подходили больше всего моему образу мышления: рассуждения и логика не оказывали на меня никакого воздействия — чем больше я рассуждала, тем бледнее становился образ, который я старалась раскрыть. Мое воображение разыгрывалось от легкого прикосновения к невидимой пружине, таящейся где-то в глубине души. Дягилев мог с удивительной мягкостью привести эту пружину в действие, чего я, увы, не умела делать: мой жизненный опыт был весьма незначителен, и трагические мотивы, содержащиеся в большинстве ролей, интерпретировались мною со значительной долей наивности».

Между прочим, Дягилев очень ревниво относился к попыткам Тамары наладить личную жизнь. Он был готов выдать ее замуж за Фокина вопреки чувствам и обстоятельствам, лишь бы оба остались при нем.

Под руководством Дягилева Фокин поставил для Тамары Карсавиной 7-й вальс в «Шопениане», партии Рабыни (балет «Египетские ночи»), Жар-птицы («Жар-птица»), Шемаханской царицы («Золотой петушок») и другие. Лучшие свои роли — Девушка («Призрак розы») и Балерина («Петрушка») — Тамара исполнила в дуэте с Вацлавом Нижинским.

В балете «Жар-птица» Фокин использовал высокий прыжок, который особенно удавался Тамаре. Жар-птица разрезала сцену, как молния, и, по словам Бенуа, походила на «огненного Феникса». А когда птица оборачивалась чудо-девой, в ее пластике появлялась восточная истома, , ее порыв как бы таял в изгибах тела, в извивах рук.

Новая школа помогла и в работе над академическим репертуаром. Тамара необычайно выразительно исполнила главные партии в балетах «Жизель», «Лебединое озеро», «Раймонда», «Щелкунчик», «Спящая красавица».

Успехи Русских сезонов Дягилева в Париже общеизвестны. А что касается их влияния на мировой балет, то вот только один • пример из более позднего времени.

В 20-е годы прошлого века в самой Англии была невероятная мода на русские имена. Она возникла под впечатлением триумфальных балетных акций Дягилева, который, покорив Париж Русскими сезонами, не обошел вниманием и Лондон. Этой модой сам Дягилев ловко пользовался, вводя в состав своей труппы блестящих европейских артистов под звучными русскими псевдонимами. Ну кого бы привлек в то время танцовщик по имени Сидни Фрэнсис Патрик Чиппендалл Хили-Кей? То ли дело замысловатое «Патрикеев» (его первый псевдоним в труппе Дягилева) или еще более звучное, будоражащее воображение его имя — Антон Долин [4] , под которым он и вошел в историю балета.

4

Антон Долин — один из создателей британского балета, восстановивший многие шедевры старинной хореографии. В 1917-1923 годах он учился у русских эмигрантов, в том числе у Брониславы Нижинской, сестры Вацлава, танцевал с Тамарой Карсавиной.