Танец над вечностью
Шрифт:
— Знаете, господин инквизитор, — она облизнула припухшие губы, — крайне невежливо разговаривать с человеком, который не может вам ответить… по причине некоторой занятости… рта…
Символ на груди пульсировал болью. Я отвернулся от своей мучительницы и уставился невидящим взглядом в темноту.
— Ой, вот только не надо тут строить из себя оскорбленную невинность… — ворчливо пробормотала насильница и пощекотала меня по груди, неосознанно повторяя очертания священного знака. — Знаете, однажды старикашка Солмир решил преподать мне урок терпения… Он посадил меня перед горшком с цикламеном и приказал зарисовать каждый из моментов его цветения, начиная с бутона и заканчивая раскрывшимся цветком…
Было
— И я терпеливо ждала и рисовала… Правда, от моих рисунков старика чуть удар не хватил, — Хриз усмехнулась, приподнимаясь на локте и вглядываясь мне в лицо. — Когда алый цикламен раскрывается, это завораживает… Сначала лепестки длинного тугого бутона… расходятся чуть-чуть… напоминая жадно приоткрытый ротик… Потом они вздрагивают… набухают… и отгибаются назад… выпячивая… багровую чашечку-головку… так напоминающую…
— Хватит! — не выдержал я. — Что вам еще надо?
— Что мне надо, я сама возьму, и так слишком долго терпела, — заявила она и вновь оседлала меня. — И никакой цикламен с вами не сравнится… Цветочек вы мой алый…
— Подождите, — выдохнул я. — Распустите волосы.
— Что?
— Я хочу… смотреть… на ваши распущенные волосы…
В лунном свете я видел, как она недоверчиво выгнула бровь, но послушно отвела руку назад и стянула ленту. Волосы скользнули по ее плечам тягучей золотой волной, и в груди сделалось тесно.
— Теперь приспустите рубашку с плеча, — хрипло приказал я.
— А я смотрю, вы вошли… во вкус…
Рубашка обнажила пленительную хрупкость плеча.
— Теперь второе… ниже… Расстегните верхнюю пуговицу… еще одну…
Безумица нетерпеливо поерзала. Символ отозвался болью. Мне казалось, что в темноте я отчетливо вижу очертания священной бесконечности меж двух вздымающихся полных грудей. Темные вершины сосков просвечивали сквозь тонкую ткань рубашки, опьяняя сознание.
— Облизните губы… — выдохнул я.
Казалось, ее глаза мерцали в темноте, когда она подчинилась, заворожено глядя на меня.
— Поцелуйте меня…
Я шел по очень тонкой грани, чувствуя, как отзывается священная бесконечность на груди, когда безумица прильнула ко мне в жадном поцелуе, приоткрывая рот и впуская меня. Я чуть сильнее надавил языком, вызывая у нее приглушенное оханье, овладевая и подавляя… чтобы потом выдохнуть ей в рот требовательное:
— А теперь развяжите мне руки…
Не прерывая поцелуя, Хриз послушно потянулась к веревкам, взялась за узел и… Я замер, а она хрипловато рассмеялась:
— Хорошая попытка… очень хорошая…
— Развяжите!
Я тянулся сознанием к пылающей бесконечности на ее груди, чувствуя пульсирующую мощь. Она моя, я почувствовал ее отклик! Почему же я не могу ее направить? Ведь почти получилось!..
— Вы смогли меня поразить… — она хрипло рассмеялась, запрокинув голову и обнажая молочно-белое горло. — Надо признать, даже меня переплюнули… Это ж надо было… такого наворотить с Еженией… Феерично…
— Если сейчас же не развяжете, клянусь, поймаю и с лихвой верну все унижения! — разозлился я. — Слышите? Отдеру так, что места живого не останется!
Хриз склонила голову набок и недоверчиво уставилась на меня, потом с сожалением покачала головой:
— Вы только обещать и можете… А как до дела доходит, приходится самой, все самой…
Казалось, время остановилось в нескончаемой пытке. Хриз льнула ко мне, судорожно извивалась, стонала и всхлипывала, похожая на безжалостно пришпиленную бабочку, которая отчаянно трепыхается и бьется взлететь,
но вместо этого еще больше насаживает себя. Разрушительная страсть оборачивалась исступлением и диким слиянием тел. Лицо безумицы, полное отчаяния и напряжения, заставляло меня мучительно замирать, но инстинктивный зов гнал вперед, невзирая на полные боли глаза. А потом она вскрикивала, замирала и наваливалась, цепляясь за меня, словно утопающая, а волна сладострастия догоняла ее, разбивала в щепки ее сознание, выгибала дугой ее тело, даря мне ощущение блаженной муки и стыдливого ликования… А затем все начиналось снова, как будто она хотела выпить меня целиком — нежное и одновременно чудовищное наступление, бешеное биение тока крови, снаружи на ее шее под моими губами и глубоко внутри лона под моими толчками, прерывистое дыхание, солоноватые поцелуи, всхлипывания, приглушенные стоны. И отклик символа, который становился все сильнее и мощнее, пока, глядя на мокрые полоски от слез на ее лице и расширенные зрачки, я вдруг не понял, что…— Вы не колдунья… — потрясенно прошептал я.
Пришло осознание того, что душевные узы никуда не исчезли, я сам их отверг, не желая признавать, что до сих пор люблю чудовище, но теперь, если приму страшную правду, то смогу подчинить тело безумицы… Ужас от осознания того, что тогда сотворю с ней, вдруг опустошил меня. Я застыл недвижимо, как мертвый, напряженный до предела.
— Мой цветочек поник… — разочарованно выдохнула истязательница. — Устали, да? Бывает… Вам надо попить шоколад, он способствует мужской силе.
— Убирайтесь, — одними губами выговорил я и закрыл глаза.
Но образ безумицы все равно упрямо лез в сознание, искушая возможностью подчинить мерзавку, чтобы схватить ее за горло, сжать и удавить…
— Кстати, а кому это вы заказали в подарок часы, а? — Хриз сползла с меня и села на кровати, свесив босые ноги. — Кто эта шлюха? Пихлер? Циркачка? Дочка аускрета? Кто?
— Вы.
— Хм… — она небрежным жестом собрала волосы и завязала их в хвост. — Так я вам и поверила…
Хриз прошлепала к секретеру, взяла коробочку и открыла крышку, сосредоточенно разглядывая содержимое. Странная тревога овладела мной.
— Мило… — Хриз достала браслет и потянулась к застежке.
— Не смейте! — взвился я, натягивая путы. — Не смейте трогать часы!
— Это еще почему?
Она защелкнула застежку у себя на запястье. Чернильная тьма заструилась по ее руке выше и выше… вспыхивая алыми каплями… подбираясь к сердцу… обвиваясь вокруг горла…
— Рубины… В часах… Колдовство может быть связано с ними! Слышите? Снимите!
— И не подумаю, — отрезала она, встряхивая запястьем и любуясь на себя в зеркале. — И кстати, господин инквизитор, к следующему разу, сделайте одолжение, побрейтесь сами, чтобы было больше времени на утехи. И попейте шоколад, чтоб не оконфузиться…
Она выгребла из ящиков все золото, накинула плащ на плечи и растворилась в темноте, неслышно прикрыв за собой дверь.
Глава 11. Хризокола
Я переоделась, натянула парик, спрятала часики и завалилась в постель, слыша, как за стеной надрывается инквизитор, тщетно пытаясь дозваться Луку. Внутри все горело и саднило, ныла и дрожала невидимая жилка в паху, а до губ было больно дотронуться. Я мурлыкнула сытой кошкой, сворачиваясь клубочком, и засунула голову под подушку, чтобы не слышать Кысю. Ощущение его чувств на пике наслаждения, гремучей смеси из страсти, ненависти и стыда, было столь полным и горько-пьянящим, что я вновь чувствовала себя живой… Пусть вопреки здравому смыслу, пусть ненадолго, пусть рискуя быть пойманной или узнанной, пусть умирая от внушенной боли, но оно того стоило.